Давай надеяться на лучшее

Когда дыхание Ивана становится спокойным и ритмичным, я перестаю нашептывать свою сказку. Еще некоторое время глажу его по волосам, чтобы удостовериться, что он заснул. Затем как можно быстрее выскальзываю из комнаты и нахожу их за кухонным столом. Она доедает вечерний бутерброд и рисует, вид у нее довольный. Она гордо показывает мне свой рисунок – это семья. Все фигуры нарисованы отдельными штрихами с огромными головами и изображают ее, и меня, и его, и Ивана. Все разной величины, с волосами и глазами разного цвета. Все держатся за руки. Мой человечек украшен длинными ресницами, а у Ивана рот сложен буквой «о». Я хвалю ее, говорю, что получился прекрасный рисунок, и тут же раскаиваюсь в своих словах. Не надо хвалить детей за достижения. Надо спросить, что они сотворили, и обсудить содержание. Избегать таких слов, как «умница», «здорово», «красиво». Все это я знаю, однако раз за разом забываю.

Он стоит у мойки и грызет морковку. Вид у него раздраженный, когда он спрашивает, получила ли я его эсэмэску – поскольку я не ответила. Я отвечаю, что получила, но в тот момент никак не могла достать телефон. Я тоже раздражена из-за того, что он подгоняет меня во время укладывания, – словно я могу заставить двухлетнего ребенка заснуть по расписанию, словно это зависит от меня. Стиснув зубы, я шиплю в ответ, что у меня нет другого выхода, кроме как продолжать – быстрее все равно не получится. Он указывает мне на то, что теперь никогда не получается быстро. Называет Ивана невероятно боязливым, но я игнорирую его комментарий и бросаю взгляд на часы. Почти половина десятого. Я с трудом сдерживаю зевок. Он замечает это и говорит ей, что пора чистить зубы и ложиться. Некоторое время она протестует, но вскоре сдается. Они уходят в спальню, а я падаю на диван. Посуду из посудомойки я достану завтра. Сейчас я слишком устала.

Трудно с точностью сказать, почему так происходит, но я почти все время нахожусь в стрессе. Возможно, сказывается возврат к повседневной жизни после отпуска. Возможно, дело в том, что Иван по-прежнему не любит садик, и меня мучает совесть каждый раз, когда я вынуждена оставлять его там. Возможно, мне непросто дается перестройка к новой жизни, где нас в семье четверо, а не двое, да к тому же еще и в повседневной крутежке. Режим, который надо соблюдать, сон, который надо поймать, еда, которую надо готовить, и дети, которых надо отводить и забирать, замечать и хвалить, распределять внимание максимально справедливо и одновременно сделать так, чтобы сил хватало на обоих. Возможно, у меня вызывает стресс то, что сейчас количество детей удвоилось по сравнению с тем, к чему я привыкла. Возможно, мне просто кажется, что часов в сутках стало меньше, чем было летом. Возможно, все дело в несоответствии между тем, что происходит в моих взаимоотношениях, и тем, что я рассказываю о них окружающим. Но что-то постоянно свербит.

Зачастую я ощущаю себя загнанной лошадью еще до начала рабочего дня. Врываюсь в офис и кидаюсь к компьютеру, не тратя времени на болтовню с коллегами, чтобы как можно эффективнее выжать все по максимуму из рабочих часов. Обед я все чаще поедаю прямо за компьютером или за разговорами с ним, планируя вечер. Кто купит продукты, что мы будем есть, где мы сегодня будем ночевать, у него или у меня. Выйдя с работы и направляясь в сторону садика, я почти бегу, задыхаясь. Когда я прихожу в садик, Иван, уставший и капризный, обвиняет меня в том, что я пришла слишком поздно, и говорит, что хочет домой. Я тревожусь, когда Иван расстроен. Мой мозг тут же начинает отчаянно искать решения и прочесывает день, ища причину недовольства. Не обсуждая это дома, поскольку подозреваю, что по этому вопросу мы придерживаемся разных мнений, я пытаюсь предлагать Ивану побыть со мной наедине первый час после прихода из садика и последний час перед укладыванием. Это сложно осуществить в той жизни, которую мы пытаемся построить вместе. Особенно в свете нашей последней ссоры, когда я в принципе пообещала перестать сюсюкать с Иваном. С тех пор мы больше не возвращались к этой теме, однако я чувствую, что его это раздражает. Он по-прежнему считает, что я слишком много вожусь с Иваном, позволяя ему занимать слишком много места в нашем совместном времяпрепровождении. Он считает, что я несправедливо распределяю внимание между детьми и что я бесхребетно готовлю простую еду типа сосисок и фрикаделек вместо того, чтобы готовить полноценную еду и приучать детей есть то, что дают. Чувство того, что мне не удается удовлетворить потребности всех одновременно, все чаще дает о себе знать, – а с ним приходит и чувство вины.