Давай надеяться на лучшее

На пятой сессии у психотерапевта я получаю пинка под зад. «Возможно, ты еще не готова этим заниматься», – говорит она мне, и я сижу, уставившись на нее. Что она хочет сказать? Меня возмущает это ее утверждение. Ведь она существует для того, чтобы помочь мне переработать мое горе, на какой бы стадии я ни находилась, ведь в этом же вся суть наших разговоров? Именно поэтому я каждый раз выворачиваюсь наизнанку, чтобы найти того, кто посидит в няньках, и еду долгим неудобным путем от Эншеде до заставы Норртуль каждый вторник к трем часам. Как у нее хватает наглости говорить, что я не готова?

Психотерапевт не замечает моего возмущения. Или же никак этого не показывает. Она отвечает, что иногда в жизни просто нет места для того, чтобы работать над своим горем, по-настоящему взяться за это. Иногда нужно просто пережить один день за другим в течение какого-то периода, прежде чем начать по-настоящему оплакивать ушедшего. Она говорит, что у всех это происходит по-разному, однако ей кажется, что я еще не на том этапе. Добавляет, что выбор, конечно же, за мной и что я могу продолжать встречаться с ней каждую неделю, если хочу, но ей кажется, что я пришла к ней слишком рано.

«Наверное, это потому, что я недостаточно много плакала» – думаю я, сердито глядя на нее, пока ее слова висят в воздухе. Потому что после первой сессии, когда я рыдала так, что лицо распухло, рассказывая, что я фактически убила своего мужа, мне больше не хотелось так разговаривать. Потому что я разгадывала ее маневр каждый раз, когда она пыталась перевести разговор на мое чувство вины. Это потому, что я раздражалась из-за того, что она не понимает, что у меня нет времени рефленировать над чувством вины в моей повседневной крутежке с Иваном. Наши последние беседы в основном вертелись вокруг практических дел. Как я засыпаю и просыпаюсь, проживаю дни и ночи с постоянной задачей – быть мамой. Когда она хотела поговорить о чувстве вины, я переводила разговор на практическую сторону дела. Нет у меня сил обсуждать чувство вины. Вместо этого я начинала говорить о том, как я устала, как мне тяжело теперь, когда семья и подруги все больше возвращаются к своей жизни, как часто я ощущаю, что никто меня не понимает, и как мне жаль саму себя. Я жаловалась ей на то, что Иван постоянно просыпается по ночам и что мне совсем не удается поспать. Когда она попыталась нащупать другие подходы и предложила практические решения, я фыркнула, показав ей, что она тоже ничего не понимает. Ей и не представить себе, что такое ухаживать за годовалым ребенком совершенно одной. Ей легко говорить о моем чувстве вины, когда у нее нет маленького ребенка, ради которого нужно всегда быть в тонусе. Она не понимает условий моей жизни. Жизнь без отдыха. Жизнь, в которой нет перерывов, чтобы сидеть и размышлять по поводу вины и скорби.

Когда теперь она утверждает, что я не готова работать над своим горем, я выхожу из себя. Какое она имеет право выгонять меня! Ее задача – помочь мне, а у нее хватает наглости снять с себя эту ответственность. Какой непрофессионализм! Какой ужасный психотерапевт! Я решаю перестать общаться с ней прямо сейчас. Нет никакого смысла продолжать, когда она явно дала мне понять, что недооценивает мои усилия. Я говорю, что согласна с ней, что мы никуда не продвигаемся в нашей работе, как можно более сухо благодарю ее за потраченное время и ухожу.

По дороге домой я останавливаюсь у магазина одежды и покупаю пару узких джинсов такого размера, в какой никогда раньше не влезала, за такую сумму, какую никогда раньше не выкладывала за пару брюк, и иду прямиком в магазин косметики. Там я закупаю карандаш, тушь и ночной крем, который, как обещает мне женщина за кассой, способен творить чудеса с усталой и чувствительной кожей, – что я интерпретирую куда шире, чем только касательно кожи. Потом я еду домой к Ивану, который уже больше трех часов развлекается с бабушкой и дедушкой, и когда они спрашивают меня, как дела, я отвечаю, что мы с психотерапевтом закончили, но не уточняю, почему.

Март 2015

Нас регулярно навещают твои мама и папа. Иван радуется их приходу. В последнее время мы встречаемся один-два раза в неделю, чаще у нас, но иногда мы с Иваном садимся на автобус и едем к ним. В первый раз я попросила подругу о моральной поддержке, поскольку сама мысль о том, чтобы находиться у твоих родителей без тебя, естественного связующего звена между мной и ими, была почти невыносима. Та же подруга, которая помогла мне на похоронах, подвезла нас туда на своей машине, извинившись перед твоими родителями за то, что она – и, стало быть, мы тоже – может остаться только на час. Об этом мы договорились заранее. Я не могла ранить их, сказав им, как есть: что из всех мест на земле в их доме острее всего ощущается пустота после твоего ухода. В точности так все и получилось.