Давай переживем. Жизнь психолога-спасателя за красно-белой лентой

Наступает утро. Нас еще не сменяют. Уже с утра у здания морга собираются люди – они стоят на улице, так как внутри уже нет места. Мне поступает команда убрать толпу людей от входа в здание – сейчас привезут тела и фрагменты тел остальных погибших, и людям, конечно, это видеть не нужно.

«Давайте отойдем в сторону», «Отходим», «Можно попросить вас немного отойти» – расставив руки и открыв ладони, я медленно иду на толпу. Люди меня слушают, не требуя объяснения причин – они просто отходят туда, куда я их веду.

Люди стоят уже за углом здания морга и не видят, как из старой машины УАЗ, именуемой в народе «буханка», работники выносят черные мешки – они разные по размеру и не все в человеческий рост. Я жду и слежу, чтоб никто из предполагаемых родственников не увидел эту картину. Картина жуткая, когда ты знаешь, что в черных мешках, а об этом ты знаешь.

Черные мешки занесли, и я отхожу в сторону. Люди медленно занимают свое прежнее место – у входа в здание морга.

Мы все еще ждем, чтобы нас сменили. Мои коллеги сейчас тоже работают на других участках – кто-то отвечает на звонки «горячей линии», кто-то работает с информацией в оперативном штабе, кто-то оказывает психологическую помощь в больнице тем, кто выжил и не попал на наш участок работы.

Я работаю с предполагаемыми родственниками погибших. Записываю их данные, контакты и данные тех, кого они ищут, кого им предстоит опознавать. Вот двое крепких мужчин под руки подводят женщину. Она не реагирует на мои вопросы. Она не плачет – просто смотрит куда-то в одну точку. Ступор. Иду за «скорой», так как предполагаю, что рано или поздно выход эмоций у этой женщины все же произойдет и ей может понадобиться медицинская помощь.

Когда я возвращаюсь вместе с врачом, женщина уже лежит на сыром бетонном полу крыльца – она потеряла сознание.

Горе делает нас людьми. Эта мысль приходит мне здесь, в морге, когда я стою возле входа и дышу зимним холодным воздухом. Такие у меня перерывы – выхожу на улицу и просто дышу воздухом, потом иду обратно в здание. На крыльце стоит седой мужчина. Он пришел один и ждет своей очереди, чтобы идти на опознание. Он тоже кого-то потерял в этой страшной трагедии. Мужчина держит в руках обледенелую ветку ивы, которая раскинулась здесь же, рядом, и рассматривает маленькие сосульки. Думает он, наверное, о другом, не о ветке и не об этих льдинках – мужчина пойдет сейчас внутрь здания, где ему зададут типичные вопросы, потом поведут направо по коридору в зал, где лежат тела погибших. Мужчине нужно будет собрать все силы, всю решимость и выносливость и увидеть то, чего раньше ему видеть не приходилось. Раньше он видел своего родственника – сына, дочь, жену – живым, но теперь перед ним будет лежать то, что осталось от родного и близкого человека. Возможно, что от лица любимого человека остался только фрагмент с одним стеклянным глазом.

Горе делает нас людьми, оно ставит нас на место, оно больно заставляет начинать жить заново, новой жизнью, из которой вычеркивает, как правило, тех, кто нам дорог. Чем может помочь психолог такому человеку? Мне не раз задавали этот вопрос. Я могу ответить, что психолог может помочь найти ресурсы, но отвечу по-другому: я не знаю, чем я, психолог, могу помочь человеку, который потерял родного человека. Но я иду навстречу этому человеку, я держу его под руку и иду с ним туда, где лежит тело его родственника. Я нахожусь с человеком рядом, я жду, если он плачет, я слушаю его, если он кричит и проявляет агрессию, я прошу всех отойти в сторону, если человек впадает в истерику.

На часах уже почти двенадцать, нас все еще не сменили, поэтому продолжаем работать. Людей все так же много. Беседую с женщиной, которая не может второй день найти свою дочь – телефон ее не отвечает. И вот эта женщина пришла к зданию морга. Возможно, ее дочь жива, а возможно – ее тело привезли этим утром в черном мешке. Я не могу утверждать ни первое, ни второе, поэтому только поддерживаю женщину, беседую с ней. Избегаю фразы «все будет хорошо», даже если меня спрашивают прямо: «скажите, будет ли все хорошо?»

Женщина держится, она стоит возле здания, не плачет, стоит спокойно, задает мне разные вопросы – я записываю данные ее дочери в блокнот, чтобы выяснить через «горячую линию» информацию о человеке. Пока нигде и ни у кого таких сведений нет.

Уже около четырех дня. Приехала наша смена, и теперь мы можем ехать отдыхать. Если все будет нормально, то эта смена закончит начатую нами работу на участке.

Еду спать в гостиницу. Мне кажется, что не только униформа, но и я насквозь пропитан специфическим запахом морга. Сейчас я еду в служебной машине, но все равно ощущаю этот тяжелый запах – то ли я им действительно пропитан, то ли это мне кажется.

В номере гостиницы скидываю тяжелые «берцы» – ни с чем несравнимое удовольствие – и снова понимаю, как мало нужно порой для счастья, радости или просто положительных эмоций. Сейчас для меня это – стянуть тяжелую армейскую обувь, в которой я уже больше суток.