С телефона выхожу в интернет. Бегло читаю, что пишут в новостях, и понимаю, что есть разница между тем, что там пишут, и тем, что видел своими глазами. Убираю телефон и проваливаюсь в сон.
Ночью пришел наш водитель, его подселили в мой номер. Он только что привез в эту же гостиницу сменивших нас коллег.
Водитель, добрый Александр Юлианович, мужчина с седыми усами, тихим голосом говорит мне фразу: «Завтра домой». Это хорошая новость, после которой иду снова спать.
Утром вся наша группа едет домой. Обратная дорога уже не кажется такой долгой. Разговариваем мало – больше молча смотрим в окно. Кто-то здесь же печатает на ноутбуке аналитический отчет по итогам выезда. Даже не знаю, что труднее – непосредственная работа на выезде или составление всех этих отчетов по итогу. Напиши справку, отзвонись куче руководителей, внеси коррективы, снова отзвонись руководителям всех уровней, отчитайся в бухгалтерию – сделай тоже отчет, а потом уже можешь думать о себе, об отдыхе и о том, как отключиться от всего, что недавно пережил, как восстановить силы. Да, и еще – обязательно выстирай тщательно форму!
Уже на месте, в подразделении, разбирая вещи, достаю блокнот – взгляд падает на данные той самой женщины, которая не могла двое суток найти свою дочь и пришла к зданию морга. Я не знаю, чем закончилась ее история – жива ли ее дочь или все-таки она оказалась погибшей.
Подхожу к коллеге, которая сменяла нас на нашем участке. Говорю:
– Слушай, возле морга была женщина, вот, ее фамилия … она дочь искала. Скажи, дочь нашлась в итоге?
– Да, дочь оказалась среди погибших. Я сопровождала эту процедуру опознания.
Я прихожу домой. На календаре тридцать первое декабря. Почти уже Новый год. Родственники обращают внимание, что у меня «какой-то стеклянный взгляд». С какой-то стороны это неудивительно. Взгляд человека говорит о многом, он не обманывает. Ты можешь стоять по стойке «смирно», ты можешь, наоборот, стоять и создавать впечатление раскованного и уверенного в себе альфа-самца, но взгляд твой всегда выдаст тебя – всю твою мимикрию, всю твою неуверенность и все твои тревоги и страхи.
Это мой первый выезд. Потом, конечно, меня и всю группу, работающую на этом выезде, ждет реабилитация. Она вроде бы обязательная – ведь руководство заботится о нас, но, говоря откровенно, эта реабилитация малоэффективна или неэффективна вообще. Если чувствуешь, что тебе нужно действительно проработать свои эмоции, чувства, ощущения после очередного выезда, то ты идешь к специалисту со стороны и платишь ему за свою реабилитацию свои деньги. В ведомстве такой статьи расходов нет, поэтому извини. Но именно такая реабилитация эффективна и дает реальный результат.
Глава 4
Самый трудный случай
Я пишу эту книгу и постоянно нахожусь на связи с редактором-куратором Ириной Баткаевой. Для меня она профессиональный журналист, она задает такие вопросы, после которых я задумываюсь о вроде бы очевидных вещах, о которых не думал ранее, до этого разговора.
– На какой полке место вашей книге? – спрашивает меня редактор Ирина.
Я хочу ответить сначала, что на полке с книгами по психологии, потом понимаю, что лучше бы сделать отдельную полку для этой книги. Я не имею в виду свою значимость и уникальность этой книги, просто так будет правильнее – поставить эту книгу отдельно, не отдавая ей определенное положение, статус, область.
– Как вам живется на «гражданке»? – второй вопрос. Я отвечаю, что живется мне хорошо. Я снова стал хозяином своей жизни. На новой работе я занимаюсь наукой психологией. На ночь я могу отключать мобильный телефон, а днем могу забыть и оставить его дома. На работу я хожу в джинсах. Я отпустил бороду. Одним словом, выгляжу теперь я не по уставу.
Вспоминаю, что были сложности с руководством что в одной, что в другой структуре. Большинство людей стремятся занять руководящие посты, не имея при этом никаких организаторских способностей. Такие люди только вредят, в лучшем случае их не любят подчиненные, в худшем – ненавидят. И в этом одна из сложностей службы в системе, но я хотел бы сказать о том, что все-таки самое трудное в такой работе. В работе, связанной с экстремальными ситуациями.
Дети, а точнее – когда они есть среди погибших. Вот что самое трудное. Это вам скажет любой спасатель, причем неважно, сколько у него выездов и какая у него классность.
Сама картина погибших детей, по своей сути, не является нормальной и логичной. Да, мы можем видеть мертвого взрослого, понимая при этом, что, будучи взрослыми, люди и умирают, но дети умирать никак не должны. Смерть детей нелепа, нелогична, абсурдна. Можно видеть смерть ребенка на экране, можно увидеть изображение, но когда ты видишь это своими глазами – это в тысячу раз страшнее. Именно страшнее. Я думал над словом, которое использовать здесь, и ничего более подходящего, чем «страшнее», не смог найти.