Давай поговорим! Клетка. Собака — враг человека

Итак, больше надеяться было не на кого. И власти, и пресса, и ближайшие родственники предпочли остаться в стороне — на том сомнительном основании, что история Романа представляется им не вполне серьезной, смахивающей на неталантливый розыгрыш. Но даже если имеется хотя бы десять процентов вероятности того, что все описанное дрожащей от боли рукой Ромы правда, надобно бить во все колокола, так считал Леонтий Петрович, и чем дальше, тем больше укреплялась в нем уверенность эта.

Психиатр просто сволочь. Он не хочет влезать в поиски помимо всего еще и потому, что не решил, стоит ли ему жениться на Светке. На девчонке из простой и неблагополучной семьи. Он не хочет, чтобы история с Ромкой стала для него семейной. Кстати, он, кажется, и не знаком с парнем. Все, что он знает о нем, он знает со слов сестрицы его. То есть считает его просто дебилом и бандитом. Он небось считает, что если братец его пассии и замурован в какую-то подземную клетку, то замурован по делу, по заслугам. Нечего было путаться со шпаной. Да! Именно, именно! Этот краснобородый Эдик убежден, что все написанное Романом правда, и рад этому. А его, хлопотливого старика, хочет выставить идиотом, чтобы иметь благовидные основания ни во что не вмешиваться. Не исключено (маловероятно, но не исключено), что господину психиатру известно кое-что о личности этого маньяка-мучителя.

Леонтий Петрович ослабил узел галстука и вздохнул поглубже. Проверке будет подвергнуто! И коли выяснится, что все так и есть, на будущей скамейке подсудимых найдется маленькое местечко для уклончивого умника в белом халате.

Подполковник пришел к окончательному выводу, что человек в противогазе — фигура совсем не случайная, что происходит она из ближайшего круга, из числа личностей, посвященных в семейную ситуацию мучимого юноши. Тем неутомимей должна быть внутренняя зоркость, никаких розовых очков. На подозрении все!

Сидеть сложа руки Леонтий Петрович не мог и через час после посещения психдиспансера возглавлял рейд по ближайшим к дому подвалам. Встретился с ребятами возле трамвайной остановки.

— Там мы все вроде просеяли, — махнул рукой Бухов в сторону красных пятиэтажек.

— Грохот за стеной, метро, трамвай… — Леонтий Петрович прищурил один глаз, — пойдем вдоль рельсов.

Кроме Бухова и Русецкого, в экспедиции участвовали еще двое парней. Они были помоложе бывших учеников военрука и не такие пока крутые. Были они братья-близнецы. Звали их «Эй, Толики», и было непонятно — это имя или кличка. Леонтий Петрович как педагог кличек не признавал.

Метода поиска была простая — подойдя к дому, тщательно выявить все двери, которые могли бы вести в подвал. Если дверь принадлежала какому-нибудь складу или магазину, то ее простукивали монтировкой с криками: «Банан, ты здесь?!» Нельзя было исключить возможности того, что изувер устроил пыточную камеру в глубине какого-нибудь редко используемого товарного укрывища. Также примерно поступали с разного рода мастерскими. Взломали двери двух дворницких бытовок. Ничего не нашли, кроме пыльных ломов, стершихся метел, зазубренных дюралевых лопат и вонючих телогреек.

Для рейда, так получилось, выбрано было воскресенье, поэтому на объектах не встретилось ни одного человека.

Противнее всего было обследовать дома с централизованным мусоропроводом. Интересующие поисковиков двери, как правило, здесь были захламлены кучами гниющих пищевых отходов. Вонь, теснота, мухи, крысы. Сверху по грязной трубе с грохотом катится банка из-под сожранных помидоров.

Выбравшись из микроинферно на свет божий, ребята молча закуривали, очищая легкие от угрюмых миазмов. Очень скоро они поняли, что присутствие «учителя» нисколько не облегчает их жизни. Старик был педантичен и неутомим. Там, где они давно бы уже плюнули, он заставлял их идти до самой сути, добираться до самой безнадежной дверки. Они, стоя по щиколотку в гниющих помидорах, должны были прикладывать ухо к шершавому дереву и прислушиваться, прислушиваться и еще раз прислушиваться. Их шикарные сапоги со скошенными каблуками и металлическими носами превратились черт знает во что. На них налипли обрывки газет и капусты, разводы пищевой жижи покрывали их. Раструбы дорогих штанов тоже имели мерзкий окрас. А подполковник все гнал и гнал вперед. Они курили все чаще и становились все сумрачнее.

Конечно, Леонтий Петрович и себя не жалел: где мог, проникал в затхлые дыры первым. На кривой, воняющей крысиной жизнью лестнице он подвернул ногу, застонал, как раненый командарм, понимающий, что не может оставить свой пост. Он перемог боль и, несмотря на надежды ребят, что эта травма положит предел сегодняшним поискам, двинулся дальше, увлекая остальных за собою своим мужественным примером.