Давай попробуем просто жить

Ткань его рубашки сделана из такого приятного, мягкого материала. Его хочется гладить и гладить, скользить пальцами и всей ладонью, то надавливая сильнее, то еле заметно, почти невесомо, очерчивая кончиками пальцев контуры внезапно напрягшихся мышц.

- Я не знаю, что я сделаю, если этот твой Клайтон ещё хоть раз будет так к тебе прикасаться. И вообще, мне он не нравится. У него слишком яркая улыбка, так светятся маггловские лампочки - прямо в глаз, это жутко неприятно, и я…

- Может хватит уже говорить? - он наклоняется ко мне и легко касается моих губ своими, изогнутыми в улыбке. И обнимает обеими руками, и его ладони жарко прижимаются к моим лопаткам, скользя и исследуя. И хочется что-то сделать - может, заплакать или засмеяться - от вскипающего внутри чувства.

Я просто приоткрываю губы и впускаю его.

* * *

Когда он говорит о Клайтоне, то весь ощетинивается не хуже ежа, даже пряди волос воинственно топорщатся, а ресницы нацеливают на меня свои пики.

Зацеловал бы.

Губы сами тянутся к нему, прижимаю покрепче, чтобы думал сейчас только обо мне. И к Мерлину всё.

Я прислоняюсь к нему, прижимая его бёдра к подоконнику.

Шторы задёрнуты плотно, и это хорошо. Никогда ещё вид из моего окна не был таким восхитительно-порочным - две тени жадно скользят руками, словно объятия эти - самое последнее, что им дано в жизни.

Не будет и сегодня, это - только наше.

Губам горячо от поцелуев, и когда они длятся долго, он на мгновение отрывается от меня, хватает глоток воздуха и тут же с силой впивается вновь - яростно, как ястреб в добычу. Потом, в попытке передохнуть, откидывает голову назад и пытается надышаться.

Прижимаюсь губами к шее - восхитительно. Вспоминаю, как мечтал об этом тогда - ночью, разглядывая его, раненого, спящего в моей постели. Почти рычу и почти кусаю, и плевать, что будут синяки. Его стон говорит мне, что ему это нравится.

Отстраняюсь и обвожу следы от поцелуев языком, как извинение за несдержанность.

Он дрожит всем телом, проводит руками по моим волосам, стягивая с них резинку, запускает пальцы в пряди, притягивает к себе и нежно проводит губами. Веки, брови, переносица - лёгкие, невесомые касания.

Вот теперь и я дрожу тоже.

Испытывать столько нежности и не иметь возможности рассказать о ней словами - это как загнать себе в сердце иголку и не желать, чтобы её вытаскивали обратно.

Но я попробую ему рассказать - губами, прикосновениями, поцелуями и кончиками пальцев.

Пуговицы на его рубашке на удивление послушные: одна, вторая, третья…

Он смотрит на меня во все глаза.

Спускаю рубашку с плеч, он удивлённо приоткрывает губы.

Шшш, сейчас… Подожди…

Провожу пальцем по ключице, он замирает, а потом выдыхает моё имя.

И я обрушиваюсь на него с поцелуями. Куда попало - обе ключицы и ямочка между ними, вверх по шее и обратно вниз, и снова чуть выше - туда, где бьётся, пытается вырваться из-под кожи жилка.

Снова ниже - чтобы обхватить губами сосок, провести по контуру языком, ощутить его напряжение и упругость, услышать сдавленный стон.

В жизни не слышал ничего более прекрасного.

Он снова стонёт и пытается прижаться бёдрами, притягивая меня к себе ещё ближе. Трётся пахом о мою ногу, и когда я легко прикусываю сосок, вдавливается что есть силы и снова стонет:

- Северус, пожалуйста, я хочу…

- Да, я всё знаю, мой хороший, просто подожди немного, не торопись.

Он кивает и стискивает мои бёдра, мой член упирается в него, он непроизвольно опускает глаза вниз. Щёки его вспыхивают, когда он прижимается к нему своим, таким же твёрдым, и начинает тереться, постанывая сквозь сжатые зубы.

- Гарри, - шепчу ему в висок.

Взгляд его плывёт, он ловит мои губы, облизывает их, тянется заворожённо…

Глаза из-под ресниц светятся матово, влажная от жарких прикосновений кожа, возбуждённый член в ставших такими тесными джинсах, подгибающиеся колени, долгий прерывистый вздох. И на выдохе тихое: «Ну, пожалуйста, Северус».

Беру его за руку и идём в спальню.

Хочу спросить, уверен ли он, но мне не дают такой возможности. Как только дверь за нами закрывается, меня обхватывают со всех сторон руками, даже, кажется, ногой - стараясь подтянуть её повыше бедра, стискивают, обстреливают беспорядочными поцелуями.

Аккуратно освобождаюсь из плена - сегодня быть атакованным и осаждённым не входит в мои планы. Сегодня всё будет по-другому и, Мерлином клянусь, тебе понравится.

Поэтому беру за запястья, тихо целую каждое, успокаивающе провожу по спине, шепчу его имя одними губами - прислушайся. Прислушайся к себе. Почувствуй то, что чувствую я, когда ты рядом. Посмотри на меня. Посмотри, что ты со мной творишь.

Мы делаем несколько шагов, запутываясь и задевая ногами друг друга, усаживаю его на кровать. Он смотрит на меня, а потом медленно падает на спину и замирает. И я тоже замираю, рассматривая его, раскинувшегося в моей постели.

Нет, я совершенно не нежный человек, никогда им не был, ни к кому. Но моё сердце щемит всякий раз, когда я смотрю на него. И сейчас тоже - особенно сейчас.

Опускаю голову ему на грудь и долго, длинно целую, вбирая ноздрями его запах.