Давай сыграем в любовь

— Согласен, — поддерживает Кот, замерший в пороге. Вскидываю голову на хмурого друга. Я ничего не спрашиваю, терпеливо жду, но нервы на пределе, искрят напряжением. — Ее нельзя втягивать в это дерьмо.

— Она уже втянута, — не соглашается Тоха.

— Не по своей воле.

Да, ради брата, который и не брат ей вовсе.

— Ты дашь гарантию, Бес, что когда придется выбирать, она выберет тебя? — смотрю прямо и его карие глаза сейчас темнее моих собственных. Что же, мать вашу, произошло за этот час? — Тебя, а не брата?

— Он ей не брат, — отвечает за меня Тоха.

— Она знает, — грустно улыбается Кот. — Знает, что мы ее не обманываем. Верит всем этим официальным бумажкам. Но Дима смысл ее жизни и другого у нее нет. Потому что той девчонки, которая танцевала для нас в старом гараже, больше нет, и уже не будет.

— Значит, нужно найти ей новый смысл, — подытоживает Тоха.

А я цепляюсь совсем за другие слова.

— Что значит: «ее нет, и не будет»? — поднимаюсь, замирая напротив друга, на лице которого пролегла тень сожаления.

— Потому что она никогда ничего не вспомнит, — говорит Кот с таким отчаянием, словно похоронил нашу Незабудку заново. Боль точным ударом прошивает ребра. И реальность смазывается, расплывается.

— Я ничерта не понимаю, — злюсь и почти кричу, схватив друга за ворот куртки. Встряхиваю его и себя заодно, фокусируясь на действительности. — Объясни толком, что между вами произошло?

Тоха вклинивается между нами, и Кот смотрит на него с отчаянием смертника. И неприятный холодок щекочет спину.



— Нет, Кот. Только не говори, что ты…ты… — слова путаются, как и мысли. Я пытаюсь собрать их воедино, но они рассыпаются, как разбитый витраж.

— Любая попытка вспомнить может ее убить, — говорит он, но смотрит только на Тоху. — Десять лет назад она пыталась вспомнить, а оказалась в психушке. Потом ее нашел Мэт и привел к хорошему специалисту. К новатору в изучении человеческого мозга и памяти в частности. И этот врач…скажем так, заблокировал ее память, чтобы она не вспомнила, пока не будет готова.

— Ты можешь снять этот блок?

По-прежнему не глядя на меня, Кот отрицательно качает головой.

— Помочь Кире может только тот врач, и никто больше, — подытоживает с горькой усмешкой. — Но проблема в том, что она погибла пять лет назад. А кроме нее никто не рискнет помочь Кире.

— Почему?

Кот вздыхает и одним движением стряхивает с себя мои руки, ерошит волосы и устало выдыхает, пряча руки в карманы.

— Потому что Арсенева была лучшей, и никто больше так и не смог повторить ее опыт по блокированию воспоминаний. Даже я.

Тоха бледнеет и оседает на скамью. Я ругаюсь сквозь зубы. Что за херня эта судьба? Почему именно сейчас она швыряет нас как беспомощных котят в водоворот прошлого? Сталкивает лицом к лицу с собственными демонами, которые давно стали нашей второй сутью. Зачем?

— И что теперь? — спрашиваю одновременно с Тохой.

— Нужно поискать дневники Вики, ее записи. Может, где-то сохранилась ее методика. Тогда можно будет попробовать. Хотя…

— Что?

— Лично я бы не стал так рисковать. Просто начни все заново, Бес, — разворачивается ко мне. — Прими ее такую, какая она есть сейчас. Стань ее смыслом. Снова. Просто люби ее, Клим. Люби так, как можешь только ты. Подари ей новую жизнь. И тогда ей не придется выбирать.

— А мы пока найдем Димку и записи…Вики, — добавляет Тоха на прощание.

Друзья уходят, а я возвращаюсь в дом, по которому растекается ванильный запах выпечки. Иду на запах. На кухне кудесничает Кира. Темные волосы стянуты в пучок на затылке, поверх домашнего платья — фартук, в ушах наушники, а на щеках, перепачканных мукой, маленькая озорная ямочка от легкой улыбки.

Она увлеченно месит тесто, тихо напевая под нос и пританцовывая босыми ногами. Сейчас такая родная.

Просто любить, да, Кот?

Ну что ж, Незабудка, давай сыграем в твою игру. Сыграем в любовь. Только на этот раз все будет по-настоящему.

Закатываю рукава рубашки и шагаю к Кире как раз в тот момент, когда она окунает в тесто свои ладошки, что-то нашептывая ему и тихо смеясь. Накрываю их своими. Она вздрагивает и смотрит на меня своими невозможно синими глазами. Улыбаюсь ее растерянности и киваю на тесто. Она вытряхивает пуговку наушника.

— Что печем?

— Булочки, — улыбается, вытирает руки о фартук и торопится к духовке.

Мгновение и на плиту рядом ставит противень с маленькими булочками.

Смотрю на нее совершенно обалдевший, потому что это не булочки, а произведение искусства: зайчики, пчелки, бабочки, даже голова волка.

— Как? — только и спрашиваю.

— Ловкость рук и немного фантазии, — пожимает плечом и так мило смущается, что я залипаю на ее разрумянившихся щеках. Но не забываю утянуть у нее из — под носа морду волка. Откусываю, едва не обжегшись горячим шоколадом внутри булочки.

— Вкусно, — говорю набитым ртом.

Кира смеется, явно довольная и оказывается непозволительно близко. Перестаю дышать. А она тянется на носочках к моим губам, касается мягко, пробивая разрядом в тысячу вольт. Кончиком языка собирая каплю шоколада.

— И правда вкусно, — соглашается, пряча рот ладошкой, и отступает на шаг.