Вместо древних руин мы увидели… да, именно бульдозер, водитель которого, судя по всему, не умел читать. Попирая колесами могучие газетные пирамиды, он явно не ведал, что творит и какой урожай собирает. Аукционы Херста[36] двадцать девятого года… Откровенное интервью Маккормика для Chicago Tribune[37], тридцать второй год… И далее по списку: Рузвельт, Гитлер, Малышка Роуз Мари[38], Мари Дресслер[39], Эйми Семпл Макферсон…[40] Навсегда замолчали. Похоронены. И не один раз… Я выругался.
Некоторое время Крумли удавалось удерживать меня за рукав: я рвался выпрыгнуть из машины и начать немедленно спасать ПОБЕДУ В ЕВРОПЕ, ГИТЛЕРА В БУНКЕРЕ или, на худой конец, ЭЙМИ, ВЫХОДЯЩУЮ ИЗ МОРСКОЙ ПЕНЫ.
– Сидеть…
– Нет, ты посмотри! Что он творит?! Им же цены нет! Надо что-то делать!
Я вырвался из его лап, бросился в гущу событий и выхватил наугад несколько передовиц. Рузвельт избран… Рузвельт умер… переизбран… а утром уже – Хиросима и Перл-Харбор.
– Спасибо тебе, господи! – прошептал я, прижимая все эти ужасы к сердцу, как будто это были мои родные дети.
В это время Крумли удалось урвать Я ЕЩЕ ВЕРНУСЬ, – СКАЗАЛ МАКАРТУР[41].
– Наверное, ты прав, – сказал он. – Он, конечно, был тот еще отморозок, но лучше его в Японии императора не было.
Моторизированная старуха с косой остановилась, и водитель высунулся посмотреть, что это за мусор болтается у него под колесами. Мы с Крумли отпрыгнули в сторону, после чего он с хрустом проложил борозду к мусорной машине, где уже заняли свое место МУССОЛИНИ БОМБИТ ЭФИОПИЮ, ЖАНЕТТ МАКДОНАЛЬД ВЫХОДИТ ЗАМУЖ и СКОНЧАЛСЯ ЭЛ ДЖОЛСОН[42].
– Не курить! Пожароопасно! – проорал он.
И на моих глазах полсотни лет в самом прямом смысле слова отправились на свалку истории.
– Как сухостой… – с горечью сказал я. – Ничуть не хуже…
– Ты о чем?
– Не более чем легко воспламеняющиеся материалы… Я не удивлюсь, если в будущем люди будут использовать газеты и книги для растопки.
– Так они уже используют, – сказал Крумли. – Мой отец зимой всегда подсовывал в печку кусок газеты и чиркал спичкой. Каждое утро.
– А книги?
– Надо быть полным идиотом, чтобы растапливать печь книгами… Стоп! А что это мы так разволновались? Не иначе как собрались писать десятитонную энциклопедию?
– Нет, просто рассказ про одного человека, от которого пахло керосином[43], – сказал я.
– Человека, говоришь…
Мы прошлись по остаткам грандиозной полувековой помойки. Дни, ночи и целые годы хрустели под нашими ногами, как сухой завтрак.
– Иерихон[44], – сказал я.
– Думаешь, кто-то пришел сюда с трубой и… натрубил?
– Скорее даже наорал… Крику было много. И здесь, и у Царицы Калифии.
– А потом еще у святого отца, – сказал Крумли. – Удивительно, как только его церковь не рухнула под этим напором… Смотри-ка, а ведь мы стоим на Омаха-бич[45], в Нормандии, прямо в центре театра военных действий Черчилля. А вот и зонтик Чемберлена…[46] Ты, вообще, прочувствовал момент?
– Более чем. Я все думаю о том, что ощущал старик Раттиган в последнюю секунду… Когда тонул в этом потоке из фалангистов Франко, гитлерюгенда, сталинских коммунистов, беспорядков в Детройте и воскресных комиксов мэра Ла Гуардия… Ну и смерть!
– Ладно, замнем. Посмотри лучше сюда.
Из кучи кошачьего наполнителя, густо перемешанного с ОБРУШЕНИЯМИ РЫНКА и КРИЗИСАМИ БАНКОВ, символически торчал обломок смертного одра Кларенса Раттигана. Подняв венчавший эту конструкцию выпуск театральной странички, я обнаружил там танцующего Нижинского.
– Еще один чокнутый, для комплекта, – сказал Крумли. – Нашли друг друга. Нижинский и Раттиган – один чокнутый сохранил другого.
– Вытри глаза.
Крумли вытер – и там было что вытирать.
– Ну, хватит! – сказал он. – Чертово кладбище. Пошли!
Напоследок я подобрал ТОКИО ПРОСИТ МИРА…
И мы поехали к морю.
Крумли привез меня в мое старое бунгало на побережье, и в это время опять пошел дождь. Я вдруг почувствовал, как со стороны океана повеяло угрозой ночного шторма, убийственные волны которого вполне могли принести с собой Констанцию – мертвую, разумеется. И еще какого-нибудь Раттигана, тоже мертвого… И вообще, смыть к чертовой матери всю мою постель, перемешав ее с водорослями. Нет уж, дудки! Перед уходом я сорвал со стены газеты Кларенса Раттигана.
После этого Крумли отвез меня домой – в глубь материка, в поселок, где не было никакого шторма, где меня ждал пустующий коттедж и припасенная водка под кодовым названием «Эликсир Крумли». Оставив друга с рюмкой у изголовья и включенным светом, он сказал, что обязательно позвонит чуть позже – узнать, хорошо ли я тут себя веду. И уехал.
Я прислушался. По крыше барабанил град – как будто кто-то заколачивал гвозди в крышку гроба. Я позвонил Мэгги на другой континент, прямо сквозь дождь.
– Мне слышится – или кто-то плачет? – спросила она.
Глава 17
Солнце уже видело десятый сон за горизонтом, когда у меня зазвонил телефон.
– Ты знаешь, сколько сейчас времени? – спросил Крумли.
– Ночь на дворе, черт бы тебя побрал!