Давайте все убьем Констанцию

– Завтра я вернусь… – крикнула она.

– Она знает, что вернешься, – сказал я.

Мы проехали мимо бюро Каллагана и Ортеги, но на этот раз Крумли не удостоил его взглядом. Всю дорогу до площади, названной в честь петуха столь говорящего цвета, мы молчали.

Высадив цыганку, мы двинулись обратно.

– Ну и дела, прости господи… – сказал я. – Это как тогда, еще давно, у меня умер друг – и к нему в дом влезли иммигранты из Курнаваки… Вытащили всю его коллекцию – 1900 фонографов, пластинки Карузо, мексиканские маски… Опустошили, как египетскую гробницу.

– Так ведь… бедные они. Видите ли… – сказал Крумли.

– Ну и что? Мне тоже приходилось быть бедным. Но я никогда не воровал.

– Может, у тебя просто не было подходящей возможности?

Мы снова проехали мимо дома Калифии – в последний раз.

– Нет, она точно еще здесь. Цыганка права, – сказал я.

– Она-то права. Зато кое-кто – явно не в себе.

– Будешь тут не в себе, – сказал я, – когда такое творится. Это уже просто беспредел… Сначала Констанция приносит мне два талмуда просроченных телефонов, а сама исчезает. Потом – двадцать тысяч лье под старыми газетами. Теперь вот сказка о мертвой царице. В этой связи даже хочется спросить: а все ли в порядке с отцом Раттиганом?

Крумли резко вывернул на обочину и остановился напротив телефонной будки.

– Держи монетку!

Я зашел в телефонную будку и набрал телефон храма.

– Скажите, а мистер… – Я смущенно запнулся. – Отец Раттиган… с ним все в порядке?

– В смысле – в порядке? Он на исповеди!

– Это хорошо, – как-то уж совсем невпопад ляпнул я. – Главное, чтобы у его исповедника было все в норме.

– Ни у кого, – произнес голос, – ни у кого и никогда не бывает все в норме.

В трубке щелкнуло, и я поплелся к машине.

– Ну, что?! – Крумли смотрел на меня, как собака, ожидающая, что ее покормят.

– Жив. Куда мы сейчас?

– Трудно сказать. Но с этого момента наше путешествие превращается в ретрит[47]. Знаешь, что такое католические ретриты? Это прежде всего долгие, молчаливые уик-энды… Так что рот на замок. О’кей?

Мы подъехали к мэрии района Венеция. Крумли вышел из машины и хлопнул дверью.

Его не было полчаса. Вернувшись, он просунул голову в окно со стороны водителя и сказал:

– А теперь слушай. Я на неделю взял больничный. Потому что это явно диагноз. В общем, у нас неделя на то, чтобы разыскать Констанцию, прикрыть Сент-Вивианского священника, воскресить труп Лазаря и предупредить твою жену, чтоб была готова прийти на помощь, если я начну тебя душить. Быстро говори «да».

Я кивнул.

– Так. В ближайшие двадцать четыре часа без разрешения не разговаривать! Где у тебя эти гребаные телефонные книжки?

Я молча протянул ему Книги мертвых.

Крумли сел за руль и уставился на них с самым мрачным видом.

– Скажи что-нибудь напоследок, перед тем как заткнешь пасть!

– И все-таки, несмотря ни на что, ты мне друг! – выпалил я.

– К сожалению, – сказал Крумли и надавил на газ.

Глава 18

Ближе к вечеру мы решили навестить дом Раттиган. Машину мы оставили прямо на берегу, а сами отправились наверх пешком. Там по-прежнему вовсю горело электричество, и крепость освещала наш путь, как полная луна или восходящее солнце. Гершвин так же был на посту – и лабал по очереди то про Манхэттен, то про Париж.

– Спорим, что его похоронили прямо в рояле, – сказал Крумли.

Мы взяли одну из Книг мертвых – записную книжку с телефонами дружков Раттиган, по большей части почивших в бозе, – и начали все по новой. Чем больше мы ее листали, тем сильнее ощущали бренность нашего существования.

На тридцатой странице добрались до буквы «Р».

Там все было по-прежнему: «мертвый» номер Раттигана и рядом могильный крестик, нарисованный красными чернилами.

– Чертовщина. Давай еще раз посмотрим Калифию.

Мы отмотали книжку назад – царица была на месте, два раза подчеркнутая и с крестом.

– И это значит, что…

– Что кто-то, заполучив записную книжку Констанции, пометил все эти имена красным и пририсовал кресты, затем передал ей, а потом – убил первых двоих. Может быть. Я уже ничего не соображаю.

– Или он рассчитал, что Констанция увидит эти кровавые кресты еще до убийств, поднимет панику в ту же ночь и непреднамеренно укокошит всех своими воплями. Давай проверим всех остальных помеченных. Проверь собор Святой Вивианы.

Крумли пролистал и сказал на выдохе:

– Крест!

– Но отец Раттиган жив! – сказал я. – Черт его подери!

Утопая в песке, я доплелся до телефона возле бассейна и набрал собор Святой Вивианы.

– Кто это? – рявкнул голос на другом конце провода.

– О, отец Раттиган! Это вы… Спасибо Господу!

– За что спасибо?

– Это друг Констанции. Ненормальный, помните?

– Какого черта! – заорал священник.

– Не принимайте сегодня больше исповедей!

– Это что – приказ?

– Святой отец, вы живы! В смысле, я говорю, как бы нам вас обезопасить, или…

– Нет уж, спасибо! – в том же тоне продолжал он. – Отправляйтесь в ту церковь, к язычникам! К Джеку и к его бобовому стеблю!

Трубка щелкнула и отключилась.

Мы с Крумли посмотрели друг на друга.

– А поищи-ка Граумана, – сказал я.

Крумли поискал.

– На «К»… Китайский театр… Грауман… И красным обведен, и крест есть. Правда, он уже давно умер.