И зачем-то придумано слово «хохмач»! -
Для того, чтобы преодолеть
И навет, и поклёп, и изгнанье, и плач,
И беду, и галутную клеть!
* * *
Евреи, с чего вы ногти грызли,
Стараясь попасть в струю?
Вы лезли устраивать чужие жизни,
Не умея устроить свою.
Кому вы костыль, кому – порошок,
Кому посошок, а кому и горшок,
Но от вас всё равно ждут подвоха,
Потому что, чем с вами будет хорошо,
Лучше без вас, даже если плохо.
Ах, аиды, так много клякс
Хранит на себе наш таллит!
Даже главный еврей по имени Маркс,
И тот был антисемит!
А между тем, русский поэт, -
Говорил, - он других был мудрее, -
Страшно подумать, чем был бы свет,
Когда б не было на свете евреев.
Мир бы остался без кожи, нагим
Без них, но не радуйтесь, евреи.
Мы для него всё равно враги,
Ну, не враги, так сродни сабареи.
От нас у них чешется, то тут, то там,
(А чесотка – таки это горе.)
Хотя свои лишаи они возят к нам,
Лечить, – на Мёртвое море.
Может быть, хватит? Как говорят, генук
Ковать чужое счастье?
Отныне каждого энтузиазма пук
Дайте нюхать собственной власти.
.
Теперь у вас всё – от свобод до Иерусалима.
Свой порог, своя лавка и печка.
Гуляет мишпуха, и вирус олима,
Даст Бог, не заразит этого местечка.
* * *
М. Л. Ш.,
Профессору, основателю и руководителю клиники
ЕВРЕЙСКИЙ АНЕКДОТ - 2
(быль)
Белоснежные палаты
Пахнут хлоркой и лекарством.
Здесь простые гиппократы
Коронуют жизнь на царство.
Утро. Солнышко с орбиты
Смотрит в окна. Час цейтнота.
И профессорская свита
Совершает круг обхода.
Многих прежних бед виновник,
Весь в наколках, как реестр,
В блок доставлен уголовник.
Бывший…Он лежит в палате,
Как король на именинах,
И ему вниманьем платит
Мировая медицина.
Он спасен был на неделе,
А теперь надеждой робкой
Под блатной татуировкой.
Ординатор шепчет шефу,
Близ постели стоя с краю:
Шеф, я враг пустому блефу,
Но…больного мы теряем.
Свита нервно хмурит брови,
Шеф ломает сигарету:
Нужно дать больному крови,
А в больнице нужной нету…
И уже в углу палаты
Наготове занавеса…
-
Дам ему, - сказал профессор.
Кроме – некому. В округе
Эта группа крови - редкость…
Не спасут его ни други,
Ни подельники, ни предки.
И профессор, как сигнальный
Жест, с небрежностью галантной
Расстегнул манжет крахмальный,
Запонкой свекнув брильянтной.
2
Выжил вор, - такое счастье:
(Бог хранит не только пьяниц) –
На щеках, как пред причастьем,
Рдеет розовый румянец.
Он лежит, как фриц под Ельней,
Но острит с сестрою строгой:
- Что-то в вашей богадельне
Жидовни пархатой много.
А сестра, без предисловий
Отвечает: умный очень,
И в тебе еврейской крови
Нынче много, между прочим.
Может, поубавишь гонор?
Вдруг, да станешь помудрее:
Сам профессор был твой донор,
Он ведь тоже из евреев…
3
… Как ты думаешь, читатель,
Ты, что всех мудрей на свете,
Что счастливый наш страдатель
Прошептал: «О, благодетель?»
Нет!…- вскричал он, - матом кроя
Докторов, - и в пень, и в кровлю… -
Не хочу жидовской крови
И жидовского здоровья!
Лучше смерть! – и к окнам с круга
Рвётся в тёмном кураже…
А ведь твёрдо знает, сука, -
Он – на первом этаже.
В шоке все – клиент крутенек!…
Только старенькая няня
Говорит, тряхнувши веник:
Напужал погоду Ваня!
Шустрый пестик быстро вянет. –
Пошумит и перестанет.
Тут была одна красотка.
То ли блядь, то ль патриотка,
Отказалась от врача.
Где она теперича?
Впрямь, к ночи примолкло лихо,
Притомилося, видать.
Лишь сказало тихо-тихо:
- Где мой ужин…вашу мать!
4
По родной земле российской,
Приводя в восторг народы,
Ходят бойкие расисты
Под названьем «патриоты».
Те из них, кого знавал я,
А знавал я их навалом,
Был – кто шулер, кто кидала,
Кто алкаш, кто вышибала.
Как они тянули выи
На собраньях и на сходках
К потом пахнущим витиям -
К патриотам, к патриоткам!…
Я нажрался ими – вот как!
…Я сочувствую герою -
Был он умница, и мастер.
…Трудно жить душою вровень
С козырями чёрной масти.
Верный клятве Гиппократа,
Жил, метался, неприкаян,
Он больных лечил, как брата,
Зная, что ни брат, - то Каин.
Нам назначенные роком,
Трутся каины под боком…
Где же Авель? Он поныне
Фатум в мареве пустыни,
Где истоки бытия.
Где теперь живу и я.
5.
Времена свои причуды
Обряжают в обертоны,
Превращая чудо в юдо,
Ад – в малину, рай – в притоны.
И, по-своему кроя,
Сносят судьбы на края.
Стал профессор безработным
И простым пенсионером…
Урка стал вождём народным,
Патриотом и примером.
Всех грозит поставить раком,
Даже Столп Александрийский…
Метит мир фашистским знаком,
И евреев вносит в списки…
Эпилог
Там, где пруд в цветах индиго
Льёт алмаз в плотины створы,
Я, влача земное иго,
Был влюблён в мой строгий город.
Там его с моим дыханье
Сочеталось всякий вечер,
Там однажды зло паханье