Давид против Голиафа

Традиция, в том числе традиция жреческая, говорит о ночи вверху и ночи внизу. Есть как бы две ночи. Ночь вверху – это ночь Абсолюта, которая поглощает все. Ночь внизу – это ночь материи, из которой выходят все проявленные вещи. Но эти две ночи находятся в четком соотношении, они корреспондируют друг другу. Так вот, мы погружены в ночь внизу. Мы погружены в ночь материи, которая уже не просто абстракция (бесконечное, которое ничтожит). У материи есть конкретный враг – дух внутри нас. Мы ведь чувствуем, что внутри нас есть некий огонь, капля света, которая как некий маяк вброшена в эту тьму, и эта тьма грозит затопить ее.

Более того, почему есть путаница у наивного человека между идеей материи и корпоральным, вещественным миром? Да потому, что вещественный мир более очевидным образом выступает «делегатом» этой ночи. Он эту ночь субстанции, «ночь внизу», – представляет нам чувственным образом. Материя – это субстанция, которая не имеет ни вида, ни образа, ничего. Но из нее возникает вещественный мир, который есть плод смешения материи и, скажем, формы и идеи, которые, попадая в материю, производят предметы. А чувственный аспект предметов доводит до нас концепцию непрерывного пространства, которое нас окружает враждебным образом.

Таково было прозрение Декарта, который сказал, что реальность состоит из двух моментов: протяженность и точка. Протяженность – это материя, это то, что «простирается». А точка – это мысль, а мысль – это моя позиция как субъекта посреди этой протяженности. «Я есмь», потому что «я мыслю», осуществляю акт свидетельствования. «Я» есть некое нарушение этой гомогенности. «Я» – это некий шест, просто вбитый в чистом поле, которое простирается вокруг меня…

Естественно, между протяженностью и точкой существует драматическое противостояние; протяженность всегда стремится восстановить свою гомогенность, она всегда стремится стереть и поглотить эту точку. Вот поэтому эта точка – момент «присутствия» внутри нас, момент духовного наличия внутри простирающейся вокруг нас ночи – он-то и заставляет нас переживать как угрозу наступление этой ночи на все сущее, в том числе и на нас. Точка, нарушающая внутри нас гомогенность «мира», заставляет переживать деструкцию как зло, потому что это конкретное противостояние, нарушение гомогенности каждым чувствующим существом того, что простирается вокруг него. Материя в своем измерении протяженности есть представитель ночи негатива, который стирает все. Поэтому материя является антидуховной, абсолютно злой, страшной силой. Внутри нее горит светлячок нашего эфемерного присутствия. Этот огонь – залог того, что, возможно, будет, придет на смену как альтернатива, но сейчас это только эфемерное присутствие в наших сердцах. С точки зрения традиции пророков, с точки зрения религии Единобожия, благом или добром является не кусок бытия, не просто некая сфера света сама по себе, не гармония рационализированная… Есть благо, относительное, только вектор сопротивления материи. Благо есть только в той степени в данную минуту, в какой центр внутри тебя – точка света – сопротивляется непрерывности и бесконечности этой ночи, стремящейся поглотить тебя.

Естественно, с этой ночью связана тема инерции, холода, энтропии, угасания, гибели. С темой точки связана линия сопротивления, вертикали, воли, потому что вера есть не что иное, как интеллектуальная воля. Что такое вера? Это концентрированное интеллектуальное постулирование того, что мы отрицаем, и того, что мы утверждаем, того, что должно стать, вместо того, что есть. Это есть обычно не что иное, как волевой акт. Но, в сущности, между интеллектуальным волевым актом и борьбой с энтропией, то есть актом религиозной веры, нет никакой разницы. Цепь пророческих откровений революционно бросала саму идею зла в мир, в сознание, которое воспринимает статус кво как неотменимое долженствование. И даже сейчас обычному человеку, который привык, инстинктивно вернувшись в языческие модели, мыслить в нерелигиозных терминах, если ему сказать, что сущее есть зло, сущее надо уничтожить, сущее должно быть сменено на свою альтернативу (абсолютно нормальная вещь, с точки зрения Евангелия и Корана, но просто сформулированная предельно жестко)…. Если сказать это обычному человеку, он ответит: «Да Вы экстремист! Какой ужас Вы говорите! Неужели все сущее есть зло? Этого быть не может. А как же дети, цветы жизни», – и что-нибудь в этом роде… Мысль о том, что зло радикально, зло тотально, – она неприемлема. Но ведь как было в начале? Если у человека вообще нет понятия о зле, как ему объяснить, что такое зло? Как ему объяснить, что зло тотально? …У него нет понятия о зле. А «тотально» – это все, а «все» – это норма, это разумно, это существует безальтернативно, это синтез всех векторов, которые успокаиваются в великом ноле, и надо просто принять эту данность. Так мыслит любой языческий метафизик.