Давид Седьмой

Он полагает, что в целом Ботвинник доминировал, играл сильнее, даже несмотря на то, что находился далеко не в идеальной форме: «Как и полагается великому шахматисту, в решающий момент он собрался и хорошо провел партию. Хотя Бронштейн в какой-то момент был ближе к ничьей, чем Ботвинник к выигрышу, я не назвал бы это поражение случайным. Думаю, что итог матча совершенно закономерен».

Конечно, ничья в 23-й партии была возможна, конечно, анализ отложенной позиции был поверхностным, но только ли в этом дело? «Порядок бьет класс» – говорил один из столпов российского футбола Николай Старостин. Если порядок бьет класс, то тем более порядок бьет неорганизованность, сомнения и недостаток техники.

Ахматова заметила как-то, что Брюсов в поэзии знал секреты, но не знал тайны. Давиду Бронштейну в шахматах была известна тайна, но не все секреты игры были ему знакомы. Одним из таких секретов был эндшпиль, и от этого недостатка Бронштейн так и не смог избавиться до конца карьеры.

Запись из дневника Ботвинника – «технические простые концы знает слабовато» – соответствовала действительности: Бронштейн проиграл в матче три совершенно ничейных окончания. Каждому проигрышу он дал какое-то свое объяснение, но факт был очевиден: в позициях, где с доски исчезали ферзи, его буйной фантазии было тесно, а искусство считать варианты не играло такой роли.

Но, может быть, самое главное было в другом. Через тридцать три года после матча Ботвинник – Бронштейн в Москве игрался другой матч на первенство мира. Оглядываясь на свою карьеру и вспоминая тот матч с Карповым, Каспаров писал: «Я тогда четко уяснил: реальность – она такая, какая есть, и если хочешь что-нибудь сделать – надо с ней считаться. О вещах, которые находятся вне моего контроля, я попросту не думаю».

Если бы Давид Бронштейн тоже понял бы эту простую истину, кто знает, результат его матча с Ботвинником мог бы стать иным, несмотря на все лакуны Бронштейна в окончаниях.

В многочисленных интервью, статьях и высказываниях замечательного шахматиста, объясняющих невыигрыш им матча, он ссылается на различные причины. Но настоящую он назвал едва ли не полвека спустя: «Множество раз болельщики и друзья приставали ко мне с вопросом насчет “принудительного характера” проигрыша 23-й партии матча, считая, что был заговор с целью помешать мне отобрать титул у Ботвинника. Сколько чепухи написано на эту тему! Могу сказать только одно: да, я подвергался сильному психологическому давлению с разных сторон, но только от меня целиком зависело, поддаться ему или нет».

А в самом конце жизни признал: «В глубине души я, видимо, все-таки не верил, что могу победить Ботвинника».

* * *

Два года спустя пришло время для очередного турнира претендентов. За несколько дней до начала турнира выяснилось, что Бронштейну придется отправиться в Цюрих без секунданта. Это было для него тяжелым ударом: за последнее десятилетие Борис Самойлович Вайнштейн стал едва ли не самым близким для него человеком.

Спустя три десятка лет Бронштейн объяснял свою относительную неудачу в турнире (дележ второго-четвертого мест с Кересом и Решевским): «Я старался не откладывать партии, так как не имел помощника для анализа. Если же постоянно анализировать самому, то трудно выдержать тридцать туров. Но это одна сторона вопроса. Есть и другая, пожалуй, даже более важная. В таком турнире каждому участнику нужен не столько помощник при анализе отложенных партии и подготовке к дебюту, как друг, с которым можно откровенно поговорить поздним вечером, поделиться мыслями и впечатлениями, а в свободный день вместе пойти в театр. Такого друга не было со мной в Швейцарии, и, будучи в состоянии победить любого соперника, я психологически оказался слабее многих в начале турнира и далеко не всегда реализовывал свой творческий и спортивный потенциал».

В конце жизни Бронштейн рассказал о цюрихском турнире в статье с характерным названием: «Сплавка в Цюрихе». Он писал, что руководители советской делегации заставили его в партии со Смысловым, где у него были белые, согласиться на ничью до игры. Писал, что Керес не поддался на аналогичные уговоры и, выведенный из себя, начал лихую атаку против будущего победителя турнира, выигравшего блестящей контратакой.

«Проиграв в прошлом туре психологическую дуэль Геллеру, я стоял перед альтернативой – стремиться ли к победе любой ценой (по примеру Кереса!) или вести спокойную игру, – писал Броншейн о кульминационной точке турнира. – Будь то сегодня, я знал бы, как играть, но тогда по молодости лет и не имея с кем посоветоваться, согласился на ничью, по сути дела, уже при выборе дебюта», – писал сам Бронштейн о своей ничейной партии со Смысловым. Отметим, правда, что Смыслов в тот момент опережал Бронштейна на два очка.

Бронштейн жаловался, что перед тринадцатым туром руководители советской делегации внушали ему, что он должен победить Решевского. Что он и сделал, выиграв у американца одну из своих самых блестящих партий.