Давние встречи

С известным летчиком Б. Г. Чухновским (участник розысков воздушной экспедиции итальянского генерала Нобиле, потерпевшего катастрофу в 1928 году) Н. В. Пинегин участвовал в первой воздушной гидрографической экспедиции. В истории изучения Арктики это были первые разведывательные ледовые полеты. На гидроплане «Ю-20», вызывавшем почти суеверное удивление у ненцев, никогда не видевших самолетов, было совершено несколько воздушных разведок над Новой Землей и прилежащей частью Карского моря, малоизученного в те времена.

По возвращении с Новой Земли Н. В. Пинегин разработал план большой экспедиции на Северную Землю, значительная часть которой оставалась еще совсем неизвестной. Осуществить эту давно задуманную экспедицию ему, однако, так и не удалось. В 1927 году Академия наук СССР, в ведении которой тогда находились научные предприятия на полярном Севере, поручила Н. В. Пинегину построить постоянную геофизическую станцию на Новосибирских островах. Совершив в том же году предварительную поездку на реку Лену и договорившись о транспорте, Н. В. Пинегин вернулся в Ленинград для подготовки предстоящей экспедиции.

На Крайний Север Сибири в те годы можно было добраться лишь сухопутным путем. Северного морского пути еще не существовало. Экспедиционному каравану пришлось проделать долгий путь от верховьев великой сибирской реки Лены до ее устья, через всю северную Якутию.

С большими трудностями добравшись до Большого Ляховского острова, участники экспедиции приступили к возведению полярной станции. На пустынном, безлюдном берегу застучали топоры, послышались бодрые голоса. Скоро здесь засветилось электричество, стала действовать радиостанция, первая в этом районе.

В своей книге «В стране песцов» Пинегин описал свои зимние походы в устье реки Яны и по необследованным островам. Особенно выразительны портреты тогдашних «островников» — устьянских охотников за песцами и мамонтовой костью. Великолепны описания ездовых собак, этих незаменимых помощников человека на далеком Севере, — их характеров и повадок. Невольно напрашивается сравнение с собаками из рассказов Джека Лондона, в повадки которых знаменитый американский писатель вложил чисто американские черты: жестокость, алчность и нетерпимость. Своих собак Пинегин изображает с неизменным добродушием. В рассказах нет и тени выдумки, литературного трюкачества, эффектных измышлений.

По предварительному плану предполагалось прислать смену зимовщикам ровно через год. Запасов продовольствия и снаряжения было взято на годичный срок. Посланное со снаряжением и продовольствием судно не могло прибыть вовремя, и люди остались на вторую вынужденную зимовку без смены и продовольствия. Отправив товарищей на Большую землю, как капитан бедствующего корабля, Н. В. Пинегин мужественно остался в сообществе моего земляка, плотника Васи Бадеева, согласившегося разделить тяготы вынужденной зимовки в ожидании смены.

В глухую полярную ночь прибыла наконец эта смена к доедавшим остатки продовольствия, не прервавшим научных наблюдений — зимовщикам. Н. В. Пинегин со своим спутником отправились в далекий зимний путь на родину. Пешком, на собаках, на оленях и лошадях, в полярную темную ночь Пинегину пришлось преодолеть через полюс холода Верхоянск огромное пространство от Новосибирских островов до Якутска.

В живом, горячем, очень подвижном человеке счастливо сочетались разнообразные, казалось бы несовместимые, знания, способности, таланты. Будучи опытным художником-живописцем, Н. В. Пинегин стал признанным полярным путешественником, серьезным ученым-исследователем, хорошим писателем, создавшим ряд книг, в которых ярко выразился его талант. Как художник-живописец, начавший выступать еще в дореволюционное время, он не принадлежал к разряду тех художников, картины которых выставлялись в модных салонах. В одном из поздних своих литературных произведений он так рисует свой автопортрет.

«Молодой художник, — писал он о себе, — не обладал ни славой Борисова[6], ни имевшимися у Борисова материальными ценностями. Художник был гол как сокол, но в путешествиях не был новичком. Он был высок ростом, силен и вынослив, легок на подъем и скор на решения. Среди товарищей по Академии художеств слыл бродягой и чудаком. Художник был рассеян, нервен характером. Космы прямых длинных волос падали ему на лицо. При споре он убирал их резким встряхиванием головы или своеобразным движением левой руки с торчащим пальцем, пораненным где-то в глуши на Севере, во время экспедиции за этюдами. Товарищи из Академии считали его талантливым. Обладавшие практической сметкой не разделяли его увлечения северными мотивами.

— Чудак парень, — говорили они, — не понимает, что такие картины невиданных мест никому не нужны. Публика любит знакомое, привычное. Домики, речка с мостиком, церковка, коровки на лугу... Вот это мотивы!»