Давние встречи

После тяжелых событий, потрясших мою семью, летом мы приезжали в Калининскую область, где на берегу Волги у старого леса я построил себе маленький домик. Как-то в середине лета Твардовский приехал неожиданно ко мне в Карачарово — так называлась старинная усадьба и дом отдыха, неподалеку от которого был построен мой небольшой домик. Твардовскому полюбилось Карачарово, его природа, типичный русский пейзаж, сочетающий в себе лес, поля, луга и широкую Волгу. «Всю жизнь мечтал жить около воды», — не раз говорил и писал мне Александр Трифонович. Мы встречались с Твардовским и в Москве, нередко он приезжал ко мне в Карачарово. Случалось, целые ночи мы просиживали у горевшего камелька, вели душевные разговоры. В письмах Твардовского ко мне много раз поминается Карачарово:

«...Должен сказать, что дни, проведенные в Карачарове, оказали на меня благоприятное действие: давление норма! Я, кажется, застряну в Барвихе еще недели на две, т. к. я расписался здесь, возможно, что вижу берег моих «Далей». Таким образом, я уже вряд ли застану Вас в Карачарове в конце, скажем, февраля, а очень бы мне хотелось побывать у Вас и пожить денек-два личной жизнью. Но пишу я Вам в надежде, что Вы откликнетесь и скажете, что еще посидите там, — то-то бы приятно мне в предвкушении этой малой экскурсии. Отзовитесь, дорогой Иван Сергеевич, хоть парой строчек. Имеете ли в виду встречать раннюю весну в Карачарове? Право, хотел бы (и это реально) заглянуть туда к Вам...»

Встречи с Александром Трифоновичем укрепляли нашу дружбу. Он присылал мне книги для рецензий, понуждал работать:

«...Дорогой Иван Сергеевич! Поскребите у себя чего-нибудь для «Нового мира», для «Дневника писателя», например. Там — полная необязательность в смысле формы и содержания, «свободный полет»: мелькнула мысль, наблюдение, соображение — вот и занесено на бумагу, отделено черточкой от последующего. Наверное, у Вас есть хоть что-нибудь с зимы, не может быть, чтобы не было. А уж как я нуждаюсь сейчас в поддержке со стороны такого пера, как Ваше, об этом и говорить не приходится. Подумайте, дорогой и добрый друг, пожалуйста, прикиньте, — всякое даяние поистине благо...»

Я послал в «Новый мир» мои «Из записной книжки», и они были напечатаны в ближайшем номере.

Как-то я послал Твардовскому для журнала несколько страничек задуманной мною книги «Воспоминания». Конечно, это было очень немного, о чем мне и написал Александр Трифонович:

«Дорогой, милый Иван Сергеевич! Это — «Рассказы о детстве» — очень, очень хорошо, прочел с истинным удовольствием, но этого так мало, чтобы начать печатание. Это только экспозиция, как говорится, преддверие какого-то большого повествования. Я уверен, что оно будет, но начать только этим невозможно. Спасибо Вам за Ваше умное и такое доверительное письмо. Какой Вы настоящий и серьезный художник! Любящий Вас А. Твардовский».

Я высоко ценил поэтический дар Александра Трифоновича и как-то написал ему об этом. В ответ я получил следующее письмо Твардовского:

«... Прочел по приезде Ваше доброе и такое лестное письмо, — спасибо, спасибо, дорогой Иван Сергеевич! Я очень рад, что свое впечатление от Вашей «Теплой земли» высказал до того, как получил это письмо, а то показалось бы, что я под воздействием, т. ск. в ответном порядке, говорил Вам свои слова. Хотя это, конечно, пустяки, — между серьезными людьми такие условия высказываний не должны иметь силы. Крепко, крепко жму Вашу большую и отечески добрую руку.

Вспоминаю о Вас, дорогой Иван Сергеевич, все с большей к Вам любовью. Иной раз кажется, что, несмотря на некоторую разницу возраста, мы с Вами люди как бы одного поколения. Есть вещи, которые могут быть понятны только нам с Вами, хотя и редко мы встречаемся и в разговорах говорю-то, собственно, я, а Вы только умно и чутко молчите — за редкими и всегда приятными исключениями. Обнимаю Вас крепко, дорогой друг, и очень хочу, чтобы Вам стало лучше. Ваш А. Твардовский».

Как-то, будучи в Москве, я завез для Александра Трифоновича мои книжечки и был рад получить от него доброе письмо:

«...В редакции не был до недавних дней, поскольку с 1.IX уже в отпуску, а тут заехал и нахожу Ваш дорогой дар — четыре томика Ваших сочинений. Что же это Ваши издатели не смогли выдержать четырех томов в одном цвете?! Конечно, мне ясно, что тут и Ваша вина: пусть, мол, не все ли равно. С. Я. Маршак — тот восстание бы поднял и силой заставил бы Гослит сделать все как положено. Но что же теперь сетовать, по правде говоря, я и сам не считаю это большой бедой. Все ведь в том, что́ в томиках заключено, а там настоящая русская литература, которая, к сожалению, редеет на корню и забивается всяческими сорняками, особенно овсюгом, т. е. травой сорной, но похожей на овес, хотя бы по названию. Говорю это с грустью, но и с гордостью за Вас, писателя, который мало по объему написал (придется добавлять, Иван Сергеевич!), но не поступился ни разу благородными заветами отцов наших, великих стариков русской литературы.