Давно хотела тебе сказать (сборник)

Ну ладно. Теперь трудоустройство. Возникает вопрос, что же такой субъект, как мой братец (кстати, пора сказать, как его зовут: Кэмерон, сокращенно Кэм, неплохое имя для президента какого-нибудь университета или кристально честного бизнес-магната – примерно так маме виделось его будущее), – что он собирается делать, чем зарабатывать на хлеб. До недавнего времени государство не платило тебе просто за то, что ты сидишь на пятой точке и заявляешь, будто бы ведешь творческий образ жизни. Сначала он устроился билетером в кинотеатр. Вернее, его устроила мама, у нее был знакомый администратор в старом кинотеатре «Интернациональ» на Блейк-стрит. Но ему пришлось уволиться, потому что у него вдруг обнаружилась боязнь темноты. Полный зал людей, темнотища… ему от этого делалось не по себе, мурашки ползли по коже, очень неприятное ощущение. Это помешало ему работать билетером, однако не помешало ходить в кино в качестве зрителя. Он стал заядлым киноманом. Целыми днями просиживал в кинотеатрах – отсидит двойной сеанс в одном и тут же идет в другой, так и смотрел все подряд. Ему нужно было куда-то девать время, потому что мама, как и все мы, пребывала в уверенности, что он ходит на работу в автопарк компании «Грейхаунд»[16]. Каждое утро в положенный час он уходил из дома и каждый вечер в положенный час возвращался – и рассказывал в лицах о сварливом старике-начальнике и о конторской служащей, кривой и горбатой, которая работает там аж с 1919 года и на дух не переносит жующих жвачку молодых девиц. Очень живо и занимательно он все это рассказывал, вполне тянуло бы на мыльную оперу, если бы мама не позвонила в автопарк с претензией: почему ее сыну задерживают жалованье (он уверял, что причина в технической ошибке: где-то его фамилию написали неправильно). И тут выяснилось, что он уволился на второй день работы, едва дождавшись перерыва на обед.

Что ж. Кино все-таки лучше, чем пивнушки, рассудила мама: по крайней мере, не болтается на улице, не связался с какой-нибудь преступной бандой. Она спросила, какой у него любимый фильм, и он ответил: «Семь невест для семи братьев»[17]. Вот видите, сказала она, мальчика привлекает здоровая сельская жизнь, работа на свежем воздухе, конторская рутина не для него. И она отправила его к каким-то дальним родственникам на ферму в долине реки Фрейзер. Здесь нужно кое-что прояснить: к этому времени мой отец – точнее, наш, мой и Кэма, – уже умер: он умер еще тогда, когда Кэм страдал астмой и слушал по радио мыльные оперы. Со смертью отца в нашей жизни мало что изменилось: он служил проводником на ТВЖД[18], когда линия шла от Сквомиша, и часть времени жил в Лиллуэте[19]. Дома все осталось по-прежнему; мама, как и раньше, работала в «Итон-центре»[20] в Ванкувере, каждый день переправлялась на пароме на другой берег залива и потом ехала на автобусе. Я накрывала стол к ужину, она возвращалась вечером, усталая, зимой – в полной темноте.

С фермы Кэм сбежал: его не устраивало, что набожные родственники излишне озабочены спасением его души. Мама отнеслась к его доводам с пониманием: в конце концов, она сама воспитала его в духе свободомыслия. Он отправился автостопом на восток. Время от времени от него приходили письма. С просьбой выслать денег. Якобы ему предложили работу в Квебеке, он готов поехать туда, если наскребет на дорогу. Мама выслала, сколько требовалось. Он прислал открытку, что работа сорвалась, но денег назад не прислал. В другой раз он с двумя приятелями надумал организовать индюшачью ферму. По почте от них прибыли чертежи и сметы. Работа по контракту для компании «Пурина»[21], дело верное. Мама послала деньги (и мы от себя еще добавили – легковерные простофили!), но тут случилось наводнение, и все индюшки потонули. Вот ведь невезенье: за что бы мальчик ни взялся, все идет вкривь и вкось, сокрушалась мама. Прочитаешь в книге – не поверишь, добавляла она. Так ужасно, что даже смешно.

Она прекрасно все понимала. Я навещала ее по средам, в ее выходной, приходила с детской коляской – сперва в ней сидела Карен, потом Томми (Карен семенила рядом), долго шла вверх по Лонсдейл-авеню и вниз по Кингс-роуд – и чем заканчивались все наши разговоры? Негодный мальчишка, все, с меня довольно, я с ним развожусь, говорила она. Больше никаких поблажек. Сколько можно, пора самому становиться на ноги, нельзя же вечно рассчитывать на меня! Я слушала и помалкивала. Мое мнение было ей известно. Но заканчивалось всякий раз одним и тем же:

– А все-таки он славный мальчик, мне его не хватает. Нет, правда, мне было с ним хорошо. Он меня смешил.

Или:

– Ему в детстве нелегко пришлось – с астмой намучился, рос без отца… А так-то он и мухи не обидит.

– Один раз он все-таки поступил благородно, – говорила она, – по настоящему доброе дело сделал. Помнишь ту девушку?