…давным-давно, кажется, в прошлую пятницу…

К сожалению, можно. Можно воспитывать поколения невежд, не знающих собственной истории и поэтому поддающихся манипуляциям. История учит, что циничная политическая игра на националистических или религиозных предубеждениях часто заканчивается резней. Мы знаем это по геноциду в Югославии, Руанде, по Холокосту. Ненависть, порожденная агрессивным национализмом, — самое опасное топливо, какое знает история. И в этом смысле власть «Права и Справедливости» — это власть людей совершенно безответственных.

Качиньский, по-твоему, антисемит?

Если не антисемит, значит, он прагматически использует антисемитизм для консолидации своей власти, и, в сущности, неизвестно, что хуже.

Достаточно подумать, к чему он отсылает и на что опирается ксенофобия, которую Качиньский воскрешает в поляках. А Тадеуш Рыдзык — идейный тыл «Права и Справедливости» и человек-институция, которого превозносит верхушка правящей партии, — антисемит он или нет? Я довольно внимательно следил за текстами и высказываниями в газете «Наш Дзенник» и на «Радио Мария» после публикации «Соседей» и знаю ответ на этот вопрос. В 2008 году Госдепартамент США напечатал Global Anti-Semitism Report[249], в котором «Радио Мария» определяется как «одно из наиболее радикальных антисемитских средств массовой информации в Европе». Эхо этой деморализующей обиды, какой является антисемитизм, представляет собой эмоциональную подоплеку «Права и Справедливости».

Эндеция, современным воплощением которой является «Право и Справедливость», с самого начала своего существования была формированием не только антисемитским, но и антигосударственным, анархическим. Начиная с убийства Нарутовича[250]. Подумай только, на протяжении 123 лет польское государство отсутствовало на географической карте, и вдруг мы обретаем независимость, выбираем президента — и первое, что происходит под бурные аплодисменты эндековской публики, — убийство того, кого мы избрали. Чистой воды безумие. И в этом смысле эрозия легитимации государственных институтов, конституционного порядка, парламента, уважения к закону — это повторение истории в версии «Партии и Справедливости». Они тоже разрушают государство, причем эффективнее, чем эндеки, поскольку дорвались до власти.

Наиболее спорным в твоем проекте строительства музея Холокоста является идея поставить при входе памятник Праведнику народов мира с подписью: «Полякам, которые, подвергая свою жизнь и жизнь своих близких смертельной опасности со стороны немецкого оккупанта, бескорыстно помогали своему ближнему, еврею, действуя в одиночку, несмотря на враждебность польского окружения, спасая, таким образом, и честь польского народа. Благодарные соотечественники».

Ты забыла добавить, что в своем проекте я также пытаюсь «заколдовать» реальность, потому что хотел бы, чтобы на цоколе памятника, под этой надписью, подписались «Президент, Сейм и Сенат Республики Польша». Конечно, сначала что-то должно измениться в этом уважаемом органе власти, который покамест аплодирует в связи с юбилеем членов Национальных вооруженных сил[251] из Свентокшиской бригады[252]!

То, как манипулирует историей Праведников народов мира «Право и Справедливость» — хотя «Гражданская платформа» к этому руку тоже приложила (накручивание пропаганды вокруг Ирены Сендлер[253] и Яна Карского так, как будто они были олицетворением массового поведения в период оккупации, началось задолго до того, как «Право и Справедливость» выиграла выборы в 2015 году) — лицемерие чистой воды. Десятки лет после войны Праведники отказывались говорить о своих благородных поступках во время оккупации, опасаясь преследований со стороны соотечественников.

Тебя не удручает этот бесконечный поединок с одним и тем же противником?

Да, очень. Но знаешь, в каждой культуре действует элементарный императив: умерших следует достойно похоронить. И, начиная с книги о Едвабне, у меня чувство, что мне выпала роль того, кто должен за этим проследить, — я имею в виду евреев, убитых во время оккупации. Не только мне, конечно, потому что это чувство разделяют, как мне кажется, все коллеги, пишущие о Холокосте. И в общественном сознании что-то сдвигается, потому что траур по умершим есть некая базовая человеческая потребность.