В подробностях тактику не обсуждали; это было мужское искусство, и Далинар хотел, чтобы его великие князья и генералы говорили о том, что происходит на полях сражений. И все же Шаллан не упустила из виду, что Ясна время от времени делает замечания тактического свойства.
В таких вещах Шаллан с трудом понимала свою наставницу. В определенном отношении Ясна проявляла очень четкие мужские качества. Она изучала, что хотела, и говорила о тактике с той же легкостью, что и о поэзии. Могла быть агрессивной, даже хладнокровной — девушка видела, как она самым натуральным образом казнила воров, которые попытались ее ограбить. Помимо этого… но не стоило думать о ерунде, но люди ведь всякое болтали. Ясна отвергла всех до единого соискателей ее руки, включая некоторых весьма привлекательных и влиятельных мужчин. Люди удивлялись. Получается, ее это попросту не интересует?
Однако Ясна наносила отменный макияж, включая тени на веках и ярко-красные губы. Она покрывала защищенную руку и поручала парикмахеру весьма замысловато укладывать косы. Труды и разум принцессы превращали ее в истинный образец воринской женственности.
Рядом с Ясной Шаллан чувствовала себя бледной, глупой и плоской как доска. Каково же это, быть такой уверенной? Такой красивой — и одновременно такой непринужденной? Конечно, у Ясны Холин было куда меньше проблем. По крайней мере, она создала их для самой себя куда меньше, чем это получилось у Шаллан.
Тут девушка поняла, что прошла уже добрая четверть часа, а она опять не делала заметки, потому что все прослушала. Залившись краской, ссутулилась на своем стуле и приложила все силы к тому, чтобы больше не отвлекаться. В конце совещания она вручила Ясне лист с правильной стенограммой.
Та пробежалась по ней взглядом и приподняла безупречную бровь при виде строчки в центре — там, где Шаллан отвлеклась. «Далинар что-то сказал, — гласила эта строчка. — Всякие важные и полезные вещи; поэтому я не сомневаюсь, что вы их запомнили и не нуждаетесь в подсказке».
Шаллан виновато улыбнулась и пожала плечами.
— Пожалуйста, перепиши ее обычным письмом, — попросила Ясна, возвращая лист. — Пошли одну копию моей матери, а другую — главной письмоводительнице моего брата.
Шаллан решила, что это означает конец разговора, и поспешила прочь. Она чувствовала себя ученицей, которую только что отпустили с уроков, и это ее злило. В то же самое время, хотелось побежать и немедленно заняться тем, о чем распорядилась Ясна, чтобы укрепить веру наставницы в нее, — и это злило ее куда сильней.
Она одолела лестницу, ведущую из подвала башни, избавившись от усталости при помощи буресвета. Две стороны ее натуры сталкивались и грызлись внутри. Она представляла, как проводит месяцы под бдительной опекой Ясны и в конце концов превращается в робкую письмоводительницу, чего всегда желал ее отец.
Шаллан вспомнила те дни в Харбранте, когда была такой неуверенной в себе, такой скромной. Она не может к этому вернуться. И не вернется! Но как же ей поступить?
Когда девушка наконец-то добралась до своих комнат, Узор жужжал на нее. Она отшвырнула блокнот и сумку, разыскала плащ и шляпу Вуали. Вуаль точно знает, что делать.
Но к внутренней стороне плаща оказалась пришпилена записка. Шаллан застыла, потом с внезапной тревогой окинула взглядом комнату. Нерешительно вытащила булавку и развернула лист.
В его верхней части было написано:
40
Вопросы, взгляды украдкой и умозаключения
Что касается Ули Да, то с самого начала было понятно: с нею жди беды. Туда ей и дорога.
«