Дажьбожьи внуки Свиток второй. Земля последней надежды

— Велес, — коротко бросил волхв, тоже задержавших перед идолом. Владимир покосился — волхв глядел на чудовищный камень с плохо скрытым благоговением. Не страхом, нет!

— Вестимо, — процедил Мономах сквозь зубы, досадуя в душе сам на себя — можно было бы и догадаться.

— Великий бог, — всё с тем же трепетом в голосе сказал тихо волхв. — И сейчас воля его с нами… ворог ваш, князь полоцкий Всеслав Брячиславич Велесовым знаменом отмечен, ведаешь ли, княже?

Владимир быстро глянул на волхва. Недоверчиво глянул.

— С ним воля Велеса, — подтвердил волхв. — Во всём.

Тоже посмотрел в ответ, бедово посмотрел и холодно, словно мысли прочитал. Мономах вдруг на миг ужаснулся — а ну как!... один средь язычников!.. Ведь что может быть угоднее в жертву, чем князь иной, враждебной, веры? Заодно и полоцкому князю поможет!

— Не пугайся, князь, — вновь словно угадал его мысли волхв и вдругорядь испугал князя. — Жертву мы ныне приносить не будем. И уж тем более не человечью.

— А почему? — дерзко спросил князь, осмелев.

— Человека в жертву приносят только при большой беде, — волхв снова глянул всё так же холодно и даже с лёгким презрением. — Альбо в чаянии большой победы.

— И не жалко?

— Чего — не жалко? — не понял волхв. — Человека-то? Так он же сам! Добровольно! Чего же жалеть-то — он же враз в вырий попадёт, средь лучших охотников у Велеса будет альбо у Перуна возлюбленным воином. Альбо там на войне — так то и вовсе ворог, чего его жалеть?

— А в чьём он обличье? — спросил князь, чтобы скрыть вновь охватившее его смятение. — Что за зверь?

О том, что Владыка Зверья может принимать облик любого зверя, князь знал. И о том, что любимый облик кого — медведь, ведал тоже. А вот это…

— Индрик это, — негромко пояснил волхв.

Владимир смотрел, охваченный странным чувством — тут, около этого идола, ему даже и в голову не приходило усомниться в истинности слов волхва (потому и говорил с ним взаболь, без обычной насмешки!), закричать, что мол, только наш бог истинный, а ваши же — бесы, деревяшки бессмысленные.

Вот бы показать это епископу, — мелькнула шалая и неуместная мысль. — Ведь православные-то попы как рекут — язычники-де живут в лесу, молятся колесу, какие там храмы…

В очаге горел, приплясывая, огонь, жадно лизал огромные толстые поленья. Шипели и вспыхивали капельки жира, стекая в огонь с кусков мяса, насаженных на вертел. Рваные клочья огня разгоняли пугливую темноту, вылетали в дымник, уносясь к звёздному небу. В полумраке покоя отблески огня недобро вспыхивали в багровом вине, в разноцветных кусках оконной слюды и в сощуренных глазах волхва, когда тот пронзительно взглядывал в сторону князя, подбрасывал в огонь полено и снова замирал.

— Зови меня Велигоем, — проговорил, наконец, волхв негромко, разливая по чашам вино. Князь отхлебнул глоток и подивился — откуда они, язычники, в чаще сущие, могут такое вино доставать? Вслух же спросил:

— А по отчеству?

— Зачем тебе? — в точности как Мороз спросил волхв, и точно так же ответил, не дожидаясь княжьих слов. — Кариславичем кличут.

— Княжье отчество, — не сдержался Владимир.

— И что с того? — насмешливо бросил волхв, приподымая косматую бровь. — Альбо зазорно? Князю-то?

— Уж не хочешь ли ты сказать, что ты княжьего роду? — высокомерно спросил ростовский князь, надменно приподымая голову.

— А ты что, Владимир Всеволодич, всех старых князей счёл? — вкрадчиво процедил волхв, сжимая в руке чашу — казалось, узорное серебро сейчас не выдержит и скомкается в тонких пальцах. В его словах ясно послышалось — мальчишка ты ещё.

Князь прикусил губу.

Мальчишка и есть.

А ведь и верно — кто же их считал, старых-то князей? Кто их теперь помнит? Всё может быть. Чтобы отрешиться, спросил всё же про вино — откуда, мол? Волхв вновь криво усмехнулся, и здесь найдя повод для издевки.

— Мыслишь, мы люди дикие, раз не христиане? Живём в лесу, молимся колесу?

Мономах смолчал. А волхв не стал:

— Ты как дорогу сюда нашёл, княже?

— Нашлись в Ростове люди, указали… — князь осёкся, а Велигой довольно расхмылил:

— Вот именно, княже, вот именно, — он помолчал несколько мгновений. — Вас, христиан, горсть на Руси и до сих пор. Истинных-то христиан. А такие, как ты, как бояре твои, купцы там, посадский люд… какие вы христиане? В церкви Христу помолясь, в угол домовому чашку с молоком ставите, рядом с крестами коловраты да громовые колёса носите. Нет?

Князь молчал. Возразить было нечего — у самого на пальце перстень с коловратом, а на груди рядом с крестом — змеевник.

— А в весях христианством вашим и совсем не пахнет, — довершил волхв торжествующе. — До сих пор капы на жальниках стоят за каждой околицей.

Князь молчал. На Руси и впрямь за неполных восемьдесят лет христианство сумело продвинуться не дальше городских посадов, да и там было непрочно. Пора ратных сшибок меж язычниками и христианами и кровавых одолений неуклонно уходила в прошлое, но и у той, и у другой стороны ещё хватало сил, чтобы одолеть открыто.

— Молчишь? — вновь сузил глаза волхв.

— Я не про то пришёл говорить, — бросил князь.