Дажьбожьи внуки Свиток второй. Земля последней надежды

О том, как сплошным потоком шли в Менск разорённые и оборванные сбеги и погорельцы — те, кто смог спасти от южных находников свой невеликий скарб и те, кто смог унести только собственные ноги.

О том, как горели опричь города веси и починки, упираясь чёрными дымными столбами в низкое зимнее небо, как несло по всей менской округе гарью, горьковатым дымом пожаров.

О том, как подступили к Менску рати Ярославичей, про набатный гул городового била, про вече на Замковой горе и тысяцкого Велегостя, про то, как пошёл своей волей защищать Менск лесовик с Мяделя.

Про утренний приступ Ярославичей, о том, как ринули на рассвете киевские, черниговские и переяславские кмети на приступ, как лезли на городовые валы под потоком стрел, под струями расплавленной смолы и кипятка.

Про то, как ударили защитникам в спину менские христиане, возжелавшие жить под властью князя-единоверца, как рухнула крепь и ворвались в город Ярославичи.

Про то, как в северных воротах, смерив взглядом сперва расстояние до ближнего леса — а ближний был в Заречье, за Свислочью! — а потом — до налетающей переяславской конницы, Калина и Дубор прогнали всех остальных к лесу, а сами стали в воротах, надеясь вдвоём если не остановить, так хоть придержать натиск конных южных кметей.

— Тогда он нам и сказал, что, мол, кто спасётся, уходите на север, к Мяделю, в починок Моховая Борода…

— Ты… видел, как он… — у Несмеяна явно не поворачивался язык сказать слово "погиб".

Горяй вздохнул и поднял, наконец, глаза:

— Мнишь ли ты, Несмеяне, что там кто-то мог в живых остаться? — сказал он печально. — Из переяславцев-то нас только один и догнал… у которого я коня забрал…

Средь кметей послышалось одобрительное хмыканье — слово "забрал" им понравилось. Понимали кмети, как именно коней у врага забирают.

Рёв рога подбросил кметей с места. Стан Всеславичей загудел, вои сбегались к середине, где на косой коряге, наскоро обметённой от снега, стоял Всеслав Брячиславич. И каждый, глянув на холодное, с поджатыми губами лицо князя, невольно опускал глаза — сейчас перед ними стоял не князь, сейчас в его душе на кметей глядел сам Великий Хозяин, Исток Дорог, Отец Зверья, Господин Охоты, Велес.

— Собираемся! — велел князь голосом, от которого кровь стыла в жилах. — Идём к Менску.

Никто и не подумал возразить — только кто-то удивился вполголоса, что ночью-де, но тут же смолк, оборванный источающим мороз взглядом Всеслава.

На то, чтоб затушить костры, ушло мало времени, и дружина Всеслава вновь собралась около князя.

— Коней не седлать, — велел князь, и в его голосе вновь послышалось кметям что-то жутковато-надмирное. — Десятеро останутся… — он помедлил мгновение и кивнул одному из кметей. — Вот ты, Ждане… воев сам отберёшь, кого хочешь… коней гони за нами вслед.

Никто и не подумал удивиться — известно, на коне в кривской дебри не везде проедешь, что зимой, что летом. Зимой — лес да сугробы, летом — тот же лес да болота… Посчитали, что князь хочет рать пешим ходом провести по лесным тропам ему одному ведомым… недаром ведь он потомок Велеса, который Исток Дорог.

Дружина уходила — один десяток за другим скрывались среди ветвей — быстро и споро. Князь и в самом деле вёл кметей по какой-то неведомой тропинке, невесть откуда взявшейся — видно, жертва Истоку Дорог не впустую пришла.

Оставленные с конями кмети с завистью глядели вслед исчезающим среди еловых лам и снеговых шапок друзей, на стоящего на опушке мрачно-решительного Всеслава Брячиславича, так и не снявшего волчьей шкуры.

Привели вороного коня — без единого пятнышка иной масти… Белые кони Дажьбогу, рыжие да вороные — Перуну. Велесу — вороные же. Конь храпел и рвался, словно чуя свою участь… а может, напуганный волчьим запахом, идущим от князя — спину Всеслава прикрывала шкура матёрого волка, хвост волокся по земле, а искусно выделанная голова с пастью и клыками венчала княжий шелом. Даже и гридней, не впервой видевших своего господина в таком наряде, невольно пробирала дрожь.

Князь подошёл вплоть к коню, поднял голову — оскаленные волчьи клыки почти коснулись конской морды, серый захрапел и встал на дыбы, стряхивая с поводьев держащих его кметей. Коню казалось, что он уже вырвался, вот она воля — и прочь, прочь от этого страшного человека, в котором за три перестрела чувствуется какая-то запредельная сила. Не человеческая. И не звериная.

В этот миг князь сделал какое-то резкое движение — даже Витко и Несмеян не успели заметить, какое именно — у коня подкосились ноги и он рухнул в снег, поливая кровью единственный оставшийся костёр.

— Тебе, господине Велес! — гулко и страшно сказал князь, выливая из пригоршни в огонь невесть когда набранную кровь. — Да будет с нами воля твоя!

По лесу прокатился рокочущий гул, до дрожи в коленях похожий на довольный рык огромного зверя. Качнулись деревья, сбрасывая снеговые шапки с верхних ветвей; храпели, приседая, кони. Всех на миг охватило ощущения присутствия огромной надмирной силы.