Дажьбожьи внуки Свиток второй. Земля последней надежды

— Околдовал ты дочку, кметь, — усмехнулся Мураш.

— Гридень, — поправил Несмеян.

— Ну, гридень, — согласился Мураш, щурясь на окрасившийся багрянцем окоём — над дальним лесом вставало солнце. — Приворожил.

— С чего это? — не понял гридень, уже нетерпеливо притопывая ногой.

— Ну как — с чего? — пожал плечами Мураш. — Её той осенью за сына войта сватали из соседней веси — отказала.

— Ну и что? Не по нраву пришёл.

— И на беседы перестала ходить, ровно сглазили.

— Я, что ли, сглазил? — Несмеян перестал слушать, махнул рукой и вскочил в седло. Глянул сверху на Мураша, смешного в длиннополом стегаче, лаптях и кожаном тёплом шеломе. Мядельский войт держал наперевес тяжёлую зверобойную рогатину.

— Да нет, — вздохнул Мураш печально. — Не сглазил, конечно. Любит она тебя, гриде…

Но Несмеян уже поддал коня под бока каблуками и птицей рванулся к полощущемуся неподалёку княжьему стягу. А Мураш глядел ему вслед, улыбаясь — впервой почему-то не чувствовал на гридня злости.

Тысячи лет тому полз по равнинам огромный ледник.

Кривичи про то помнили смутно. Слышали от пращуров, что была Великая Зима… и была Битва Богов. Светлые боги победили тёмных, солнце воротилось на небо, заново народился Дажьбог пресветлый, растопил ползучие льды.

Остались от той Великой Зимы у реки Немига принесённые ледником с гор валуны — морена.

Теперь у той морены, на той Немиге и предстояло разыграться битве меж Всеславом и Ярославичами.

Всеслав и рад бы выбрать иное место для битвы, да вот беда — не было поблизости иного удобного места. А уйти Всеслав не мог — его рать перехватывала единственный в этих дебрях торный путь от разорённого Менска к Полоцку и Витебску.

Рога трубили в обоих станах — и у великого князя, и у полоцкого оборотня.

Рать великого князя зашевелилась, вытягиваясь на открытое место.

Неведомо, кто первым решил биться именно в этот день. За спиной Буян Ядрейкович слышал, как перебрасывались словами кмети, подтягивая оружие и снаряжение:

— Как оно враз-то…

— А где первыми-то затрубили, у нас альбо у полочан?

— Да вот тебе не всё равно…

— Может, договорились меж собой князья, когда биться…

И впрямь, подумалось Буяну, может и договорились князья, как это встарь водилось — назначат место и время битвы, сойдутся и режутся до ума потери. Так и тут — семь дней стояли друг напротив друга две рати, было время, чтоб гонцов туда-сюда послать, да уговориться в который день биться.

На миг Буяну даже показалось, что он видел нескольких стремительных едва заметных гонцов, которые сновали по полю за время стояния.

И тут же отверг, мотнув головой.

Ни Изяслава, ни Святослава, ни Всеволода дураками не назовёшь. Должны понимать князья, что такая отсрочка Всеславу только на руку — время играет на него. С каждым днём рать его прибывает… эвон, как только примчались Всеславичи с Чёрной Руси, так сколько их было? Сотен восемь, не более того. А теперь, с Бреневой-то помощью? Не меньше двух с половиной тысяч! Втрое приросла Всеславля рать!

Буян Ядрейкович мотнул головой, отгоняя навязчивое видение — вспомнилось, КАК именно примчались Всеславичи.

Тогда, седмицу тому, Буян испытал самое жестокое чувство страха за всю свою жизнь. До сих пор ни бога, ни чёрта не боялся бывший полоцкий наместник, а вот тогда — испугался.

Да и немудрено.

В морозном воздухе, затянутом лёгкой дымкой, внезапно восстал многоголосый волчий вой. Он тянулся издалека, заставлял душу дрожать, трепетать, будил древний человеческий ужас перед серым лесным хищником.

И не только человеческий.

В стане великого князя вмиг взбесились кони — ржали, бились, рвали привязку. Несколько десятков оборвали. Метнулись чрез огорожу, смяли плетень, вырвались на волю, заметались, ломая ноги об огромные валуны, там и сям разбросанные по полю.

Из леса вынырнула туманно-серая пелена, рассыпалась сотнями волчьих тел. Звери ринули коням впереймы, два-три трёхлетка с жалобным ржанием покатились, пятная кровью снег, остальные прянули к лесу — туда волки их и гнали.

— Ты видел когда-нибудь столько волков? — с лёгким страхом спросил Буяна Серомаха, до боли сжимая рукоять меча побелелыми пальцами.

Над полем стоял визг — волки рвали глотки коням, щедро поливая снег кровью.

— Это не волки, Серомаше, — прошептал еле слышно Буян Ядрейкович и тут же поправился. — Не просто волки…

Он понял.

Не зря ходили про Всеслава Брячиславича слухи, будто он колдун альбо оборотень.

Не пустыми были слухи, будто не всё чисто с Всеславлим рождением.

Кто-то кинул в сторону волков стрелу, кто-то подавленно скулил, зажавшись в угол от непереносного страха. Буян и сам, уж на что был не робкого десятка, а понимал, КАК трудно будет теперь вывести великому князю дружину в бой.

А уж про то, чтобы сейчас выехать (альбо выйти!) в поле, отбить у волков коней, даже и речи быть не могло.

Одолевая слабость в руках и коленях, Буян медленно потянул из налучья лук, наложил стрелу. Выбрал волка покрупнее, прицелился… и тут волк вдруг оборотился и глянул Буяну прямо в глаза.