Даже если это будет стоить мне жизни!

Пациент - четвертый живущий ребенок своих родителей, «единственный» сын. До него мать на пятом месяце беременности потеряла ребенка (мальчика). Проводя опрос, я внезапно чувствую невероятную тяжесть. Мне с огромным трудом удается сохранять внимание, такое ощущение, что что-то вытягивает из меня жизненные силы. Я делюсь с пациентом моим восприятием, и он говорит, что на это ему вспоминаются два события. Первое — что в детстве он чуть не погиб. Они с друзьями нашли в лесу гранату, оставшуюся со времен Второй мировой. Когда они попытались ее разобрать, она взорвалась и он получил опасное для жизни ранение. Несколько недель он провел в больнице в состоянии комы. Его друг потерял руку, а позже, в 19 лет, покончил с собой. Это событие до сих пор не оставляет его в покое, он так и не избавился от ощущения, что самоубийство друга связано с тем несчастным случаем.

Второе событие такое: его бабушка и дедушка по отцовской линии владели баром. Во время войны через него поддерживали связь партизаны. Однажды в бар пришли фашисты, забрали одного жителя деревни и расстреляли его. В деревне ходили слухи, что, боясь за родителей, его предал их 14-летний сын (отец пациента).

Слушая пациента, я пытаюсь почувствовать, какое из этих событий покажется мне резонирующим с его симптоматикой, чтобы выяснить, какую систему отношений расставить. Поскольку у меня не возникает никакого определенного ощущения, я предлагаю поставить заместителей для пациента и его родителей.

Он явно удивлен своим спонтанно расставленным образом семьи. Все три заместителя смотрят в разные стороны, такое впечатление, что между ними нет никакой связи. Заместитель пациента чувствует себя одиноким, брошенным и потерянным. Заместительница матери смотрит в пол, а заместитель отца полон злости. В качестве первого шага я прошу пациента поставить также заместителя для партизана. Когда пациент отводит его на место, тот сразу опускается на пол. Но никого из заместителей это не трогает. Я спрашиваю их, как они себя чувствуют. Заместитель отца говорит только: «Это хорошо, что он (показывает на партизана) мертв, но он не важен. Я невероятно зол - на все!» Заместительница матери по-прежнему как зачарованная смотрит в пол и не выказывает никаких чувств. Поскольку этот шаг, похоже, ни к чему не ведет, я предлагаю поставить заместителя для умершего на пятом месяце беременности брата, и затем прошу его лечь перед матерью на пол. Она, словно в шоке, смотрит на мертвого ребенка, начинает громко кричать и кажется сумасшедшей. Заместитель отца не в состоянии вынести ее истерический крик, он берет жену за руку и в конце концов приводит к мертвому партизану. Заместительница матери тут же умолкает и с ужасом смотрит на мертвого. Вдруг ее боль вырывается наружу, и она начинает рыдать.

Сидящий рядом со мной пациент тоже плачет и говорит: «Теперь я знаю, что это означает. Родители моей матери родом из Данцига. Мою мать вместе с другими детьми отправили в Италию. Итальянская семья, которая ее приняла, прятала и поддерживала партизан. Когда маме было пять лет, ее итальянских приемных родителей убили немецкие солдаты». Когда пациент описывает эти события, заместительница матери ложится рядом с заместителем убитого партизана. Там она чувствует себя хорошо и успокаивается. Другие заместители теперь тоже расслабились. Только в заместителе пациента явно идет работа. Он не знает, как ему быть. С одной стороны, его тянет к матери, с другой стороны, он, похоже, понимает, что это значит.

Я оставляю заместителей на их местах и поворачиваюсь к самому пациенту, долго на него смотрю и говорю: «У меня такой образ, что если ты хочешь жить, ты должен отпустить свою мать!» Он подтверждает: «Моя мать - смысл всей моей жизни, если ее не будет, то я не знаю, для чего мне жить!» Подстраиваясь под телесный ритм и дыхание пациента, я медленно и твердо повторяю мои слова. При этом видно, что пациент позволяет им проникнуть в душу. Со слезами на глазах он соглашается.

В конечном итоге детям, если они хотят жить, нужно отпустить своих родителей, то есть дети должны избавиться от чувства вины, если они отказываются от лояльности и детской связи с родителями и тогда, возможно, перестают соответствовать их желаниям и представлениям. Это особенно трудно, если родители проецируют на детей свои неудовлетворенные потребности, поскольку их родители (были) недоступны для них так, как бы им того хотелось.

Смерть бабушки в родах

(эпилепсия и маниакально-депрессивный психоз у сына)

По совету лечащего врача клиентка (около 65 лет) хочет сделать расстановку для своего 43-летнего сына. Сам он не может принять участия в группе по причине маниакально-депрессивного заболевания. Кроме того, с пятимесячного возраста он страдает эпилепсией.