К сожалению, у меня нет информации о результатах этой расстановки. Мой предыдущий опыт расстановок с людьми, страдающими эпилепсией, свидетельствует скорее не об идентификации этих пациентов, как подоплеке их заболевания, а о том, что их приступы можно рассматривать как выход из ситуации дилеммы. Р.Г. Хамер (R.G. Hamer, 1987, стр. 324) также описывает эпилептический криз как реакцию решения в «неразрешенном конфликте». Примечательно, что если в расстановке затрагивается центральная динамика отношений, то во многих случаях приступы эпилепсии случаются потом реже. Я вспоминаю 11-летнего мальчика, у которого приступы стали реже, а потом прекратились совсем после того, как его родителям в рамках расстановочной группы удалось разрешить свой конфликт в отношениях. Та ситуация была похожа на описанную выше в том плане, что эпилептические припадки случались у мальчика исключительно в присутствии матери.
В связи с болезнями в расстановках обнаруживается также исключение членов нынешней системы и его последствия. Под нынешней системой здесь подразумевается группа людей, включающая в себя всех значимых партнеров человека и всех детей от этих отношений, в том числе взятых под опеку и усыновленных (плюс их родные родители), мертворожденных и абортированных, а иногда и выкидыши.
Следующие примеры показывают связь между заболеваниями в семьях и относящимися к этим семьям детьми, которые по тем или иным причинам не могут быть приняты, а также соответствующие подходы к решению с точки зрения расстановочной работы.
Дочь-инвалид
(пациентка с красной волчанкой)
Женщина в течение 13 лет страдает волчанкой, хроническим аутоиммунным заболеванием соединительной ткани и сосудов, которое сопровождается характерным покраснением кожи лица, воспалением суставов и поражением внутренних органов. Впервые болезнь дала о себе знать во время ее второго брака, вскоре после усыновления ребенка. Решение об усыновлении они с мужем приняли после того, как у женщины произошло четыре выкидыша. Дочь пациентки от первого брака вследствие произошедшего во время родов по вине врача длительного кислородного голодания стала тяжелым инвалидом и в возрасте четырех лет умерла.
Мы начинаем расстановку с двух заместителей: для пациентки и ее болезни. На роль болезни пациентка выбирает женщину и ставит ее несколько в стороне от своей заместительницы. Заместительница болезни чувствует потребность быть как можно ближе к заместительнице пациентки, она следует за ней но пятам и пытается к ней прижаться. Но заместительница пациентки каждый раз все более резко ее с себя «стряхивает».
Я прошу пациентку поставить заместительницу для ее первого ребенка. Она сразу разражается слезами, в конце концов выбирает молодую женщину и ставит ее очень близко к своей заместительнице.
К полному недоумению пациентки, та моментально отходит назад. Она не в состоянии вынести близость заместительницы своего ребенка. Движение, проявившееся между матерью и ребенком, абсолютно идентично тому, которое мы наблюдали между заместительницами пациентки и ее болезни. Очевидно, что заместительница болезни олицетворяет первую дочь пациентки.
В этом месте я прошу пациентку выбрать и поставить заместителя для ее первого мужа. Между супругами сразу обнаруживается конфликт. Их взгляды прикованы друг к другу, никто из них не смотрит на ребенка или на заместительницу болезни. Когда была поставлена заместительница дочери, болезнь хотела было отойти назад, но теперь она снова чувствует более сильную связь с заместительницей пациентки. Я обращаюсь к пациентке: «Похоже, вас развело несчастье с вашей дочерью». Пациентка подтверждает: «Это так! Мой муж вообще не мог с этим смириться. Он сам врач, и он много лет судился с дежурившим тогда врачом. В принципе из-за этого я осталась одна с судьбой дочери и моей болью. И близости между нами тоже больше не было».
В качестве следующего шага я прошу заместительницу дочери лечь на пол. Это должно обозначить ее смерть. Заместительница пациентки сразу же переводит взгляд на своего ребенка, начинает плакать и садится рядом с ней. Заместитель мужа не может на это смотреть и поворачивается к матери и дочери спиной.
В прошлом может остаться лишь то, с чем человек не спорит. Опыт множества расстановок показывает, как важно для покоя и умерших, и живых согласие близких умершего со смертью. Пока муж пациентки не может принять судьбу дочери, свое горе и свою боль, ребенку, а следовательно, и пациентке трудно обрести покой. Возможности пациентки здесь ограничены, первый шаг должен быть сделан между ней и ее первым мужем.
Поэтому я спрашиваю, как зовут ее мужа, и предлагаю заместительнице пациентки посмотреть на него и сказать: «Мой дорогой Г., я уважаю твою боль и я уважаю то, как ты ее несешь!»