Де Бюсси

– Надеюсь, – доктор пожал плечами. – Сейчас его состояние скорее напоминает обморок. Очнуться от обморока проще, чем выйти из комы.

Но ничего подобного не произошло. Все регистрируемые показатели скатились на минимум. Врач сокрушенно покачал головой – он практически убил пациента. Если тот вернется хотя бы в прежнее состояние, повторять подобные опыты недопустимо.

На прощание посетитель похлопал лежачего по щеке. Только сейчас африканцу бросилось в глаза, что этот крепкий пятидесятилетний мужчина славянской наружности за годы на больничной койке основательно поседел. Видно, жизнь в ином мире у него сложилась несладкая.

Глава четвертая Мировая

Если верить Чеховскому, мой странный обморок длился около суток. Король приказал – коль не очнусь дня через два, можно отпевать и закапывать.

Потолок моей кельи в вавельской Иорданской башне кружился и колыхался в угоду капризам вестибулярного аппарата. Надо попробовать сесть…

Кисть правой руки была замотана белой повязкой, на ребре ладони отчетливо проступило темное пятно. Полотно провоняло дезинфицирующей самогонкой эскулапа. А по всему телу разлилась отчаянная слабость – руки и ноги едва слушались.

Подстриженные под горшок черные лохмы Чеховского, обычно уложенные с редкой для недворянства тщательностью, напоминали воронье гнездо. Наверно, он просидел в моей комнате с самого привоза бесчувственного тела… Потрясающе! За спиной эскулапа шмыгал носом Ясь.

– Вы бредили, сеньор. Говорили странные вещи.

Какие именно? О разведывательном задании на базе эскадрильи «Нормандия-Неман»? Ничего не помню. Провал в памяти был абсолютный.

– …Не просто странные, а на каком-то непонятном языке. Я ни слова не понял, сеньор де Бюсси.

– Помоги встать! И помоги вытащить ночной горшок…

Ясь, клявшийся в верности до гроба за излечение от аппендицита, кое-как исполнял обязанности лакея. По уровню умений он не догнал вороватого брата, который, в свою очередь, в подметки не годился покойнику Жаку, а до польской эпопеи я ругал здоровяка за нерасторопность. Впору было просить дозволения Генриха съездить во Францию – нанять слугу.

Хотя… В прошлой жизни у меня не было ни лакея, ни адъютанта. Переживем!

Тяжелые ноги, будто чужие (а они и правда чужие!) с усилием втиснулись в узкие серые шоссы. Ботфорты сопротивлялись, как непослушные домашние животные, коричневый колет выскальзывал из рук. Сабля была слишком тяжела, чтобы служить аксессуаром костюма; надеюсь, кто-нибудь вытер ее пучком травы от крови Сокульского, но если не чищена – наверняка подернулась ржавчиной. Шпага на месте – в ножнах, те в стенных крюках. Вспомнил, что клинок выступает за гарду всего на три-четыре пальца, он обломан от страшного удара саблей. Ограничился кинжалом.

В коридоре замка первым попался Шико. Но вместо радости от моего выздоровления тот окинул меня странным долгим взглядом.

– Что стряслось, дружище?

– Ты еще спрашиваешь… Король в безумном гневе.

То есть мне лучше было не возвращаться в мир живых.

– Есть такой народ на Востоке – японцы, слышал, Шико? Князь у них вправе приказать воину покончить с жизнью, и тот выпускает себе кишки наружу. Считаешь, Анжу способен на что-то подобное?

Шут оглянулся, похоже – в опасении, что наш разговор подслушают. Я теперь стал прокаженный, со мной уже перекинуться парой слов опасно?

– Луи, не выходи из комнаты. Подговорю короля подписать тебе назначение куда-то на окраину. Слышишь меня? Сгинь!

Его словно ветром унесло, я возвратился к себе – обдумать ситуацию.

Назначение вне Кракова? Согласен на Смоляны! На любую должность. Но вряд ли…

Хуже другое. Ночь дуэли еще увеличила число моих врагов. Опальный и вдалеке от дворца, ослабевший, я буду практически обречен. Придется проигнорировать и совет Шико, и непосредственную опасность.

Что делает агент-нелегал, работающий на холоде, если предчувствует раскрытие и свою гибель? Когда нет возможности бежать, в качестве одного из вариантов решения проблемы он превращается в двойного агента. Это само по себе не означает предательства по отношению к пославшей его разведке, если поставить руководство в известность о вынужденном маневре, и помогает продлить жизнь, но чрезвычайно ее усложняет.

Облаченный в хламиду с капюшоном, отчего выглядел, наверно, как бродячий монах или паломник к святым местам, в конюшне я прошаркал мимо радостно заржавшей Матильды, лишь ласково потрепав пальцами ее теплые ноздри. Выбранный мной кабыздох соответствовал хламиде своим унылым видом, под одеждой у меня только кинжал и один пистолет.

Выехав из дворца через ворота Вазов, я по мосту перебрался на противоположный берег Вислы. Так, не привлекая особого внимания и сражаясь с поминутными приступами слабости, покинул Краков, чтобы к вечеру доехать до загородной резиденции Радзивилла Сиротки, главной после устроенного им пожара в особняке близ Флорианских ворот.

За периметром краковских городских стен места предостаточно, его хватило для целого поместья, центральная усадьба была окружена каменной оградой, от войска она вряд ли поможет отбиться, но от непрошеных гостей спасала.