Де Бюсси

– Да немного чего есть рассказать. Терпел брат, терпел, траур – дело святое, требующее уважения. Но не дождался года, не глядя на мои увещевания. Поехали мы с ним в Смоляны. Нашел пани задумчивой, получила она воз книг французских, в них и зарылась с головой. В общем – дала ему от ворот поворот. Брат чуть не в кулаки ко мне бросился, отчего, мол, панну в Смоленск не довез?! Старше меня, а невдомек ему – насильно мил не будешь. Плохо расстались, он к себе в Смоленск, я в Люблин вернулся, узнал – и вы сюда прибыли.

– Помиритесь! Это если бы ты для себя у него женщину увел, тогда – да, обида надолго.

– Какой там – для себя! Вы же вокруг нее увивались.

– Грешен, отнекиваться не стану, – от слов Ногтева настроение поднялось настолько, что одарил его сведениями без всякого карточного выигрыша. – А здесь я, потому что в опале у короля Хенрика.

– Среди врагов!

– Назначение в Люблин можно трактовать как приказ сдохнуть, – я невольно вспомнил свой рассказ для Шико о сэппуку; наш доморощенный император в самом деле счел меня самураем, готовым к смерти по его приказу. – Только не говори, что на Руси с вашим царем и опричниками лучше.

– Знаете же, отменил Иван Васильевич опричнину года три тому…

– Знаю. Опричнины нет, но люди, ею взращенные, никуда не делись. Свирепствуют, поди?

– Врать не стану, всякое бывает. Но вы что же делать-то чаете?

– Выживать. Назначение мое простое – представлять королевские интересы в Люблине. А какие интересы и как представлять, никто мне разъяснить не изволил.

– Жалованье полагается?

– А как же! Полагается, начисляется. Но не выплачивается.

– И это знакомо. Кто при власти и должности, сами находят, где прикормиться.

Я машинально перетасовал колоду. Расторопный хозяин шинка снова поменял кружки и подбросил свиной закуски. Нужно подвести собеседника к предложению аккуратно, будто оно само от него исходит.

– Так подскажи, Павел. Кроме карт, мне и жить не на что.

– Есть, конечно, мысль… – добрый молодец глянул на меня с прищуром, оценивающе. – А на сколько в Люблине задержишься?

– Честно? Больше всего хотел бы назад в Париж. Но только с Чарторыйской.

– Ценю открытость! Сеньор де Бюсси, буду и я с вами откровенен. Париж далеко и от Москвы, и от Смоленска. Но знать нам надобно, что в Европе происходит. А вдруг из Парижа новый Чингисхан на Русь придет, но не с луками и стрелами, а с пушками?

– Вряд ли. Но чем черт не шутит.

– Вот и я говорю. Армия в один день не собирается. И если французов или кого-то там русское войско, полностью к битве готовое, встретит на литовской границе, войны не будет вообще! Все знают – Русь захватывали, было дело. Но в итоге каждый раз умывались кровью и отступали. Даже Ольгерд, литовец поганый.

Смоленский «атташе по культуре» не знал таких слов – вербовочное предложение, но его речи ничем иным по сути не являлись.

– …А уж я обеспечу, чтоб паны вас не трогали. Да, самые рьяные получили наказ Сиротки – с расправой повременить. Но случаются же несчастья. Соглашайтесь, сеньор де Бюсси, и по рукам.

Эту партию я ему сдал поддавками и с далеко идущим прицелом. Русские за спиной точно не будут помехой. Но гарантии их – отнюдь не каменная стена. Самому нужно держать ухо востро.

Об этой простой заповеди я забыл, шагая домой по улице Гостинной после разговора с Павлом. Идти каких-то кварталов пять, тепло – начало июня. Матильду оставил в стойле. В голове крутился короткий рассказ Ногтева, перемежающийся с собственными радостными всплесками: она читает мои книги! Она отвергла смоленского соперника! Надо срочно ей писать, как можно чаще, сердечней… Купить и отправить еще книг… Быть может, она что-то ответила, и бумага с выведенными ей строчками ждет меня в Вавеле!

Поскользнулся. Мерзкая привычка выплескивать помои на мостовую, а улицы здесь еще более узкие, чем в Кракове, обошлась мне отбитой пятой точкой.

Из проулка упал свет факела, за ним проступили темные силуэты. Вот не люблю неожиданные ночные встречи, как ни убеждай меня в обратном…

– Не тшеба, пан! Не вставай! Лучше поделись злотыми с нами. С быдлом… так вы нас величаете!

Вообще-то, подозрительные субъекты, отлавливающие одиноких прохожих на ночных улицах, замечательно подходят под категорию «быдло», независимо от изначального рода и племени.

Вскочил и схватился за шпагу, левая рука стиснула пистолетную рукоять. Но в отсвете факела блеснула дюжина клинков всевозможных типов и размеров. За факелоносцем угадывался огромный тип с дубиной, такой сомнет и раздавит, всего лишь прижав к стене. Ладно, уложу его единственной пулей, но остальные…

Отступил. Спина прижалась к чьей-то двери. В романах она должна непременно распахнуться, и прекрасная дева даст убежище смелому рыцарю, перевяжет раны, утолит голод духовный и бушующий в чреслах. Но Люблин – не место для романов. Дверь была неподвижна, словно она часть каменной кладки. Спасибо хоть, что прикрыла тыл. Но и сковала движения.

– Глядите, братва! Пане дрейфит! Не бойся, ясновельможный. Отдай шпагу, кошель и ступай с Богом.

– Шпагу заберете только с моей жизнью. Но и ваши жизни я заберу, сколько успею.