Таким образом, любой человек на вершинах власти или человек, тесно связанный по роду своей деятельности с этими людьми, оказывается обречённым на двойную деформацию собственной личности. С одной стороны, любая власть в конечном счёте — это прямое, скрытое или латентное принуждение, внешнее управление людьми. Понятно, что принуждение, даже в тех случаях, когда оно добровольно принимается, а подчас и остро желается принуждаемыми, не может не трансформировать личность человека во власти. На это искажение накладываются деформации, связанные с принадлежностью к властительным организованностям, имеющим свою логику и требующим вполне определённую цену не только за присутствие, но и за попадание в эти самые организованности. Высокий уровень власти, будь то в политике, военном деле, разведке или бизнесе, — это всегда королевство двойных кривых зеркал, или, как говорил Уильям Донован, «мутное двойное Зазеркалье».
В этом смысле аристократический и тем более монархический тип правления в определённом смысле оправдан и целесообразен, поскольку при этих типах правления резко снижается цена за вхождение в организованности для определённой, ограниченной группы людей. Соответственно, при наличии продуманных механизмов, обеспечивающих поступление новой крови и дозированный приток со стороны в верхние элитные слои, деформации человеческой личности во власти при таком типе правления существенно меньшие, чем при тех типах, которые установились повсеместно в современном мире и связываются с так называемой демократией.
Может возникнуть справедливый вопрос: а как же народное благо и всё, что с этим связано? Можно со всей определённостью ответить, что впасть как феномен, неотъемлемо присущий организации человеческого общества, сама по себе является благом для народа. При отсутствии власти народные бедствия и лишения увеличиваются в геометрической прогрессии. Поскольку, как показала история всех известных цивилизаций, в конечном счёте за любые властные перемены и формирование новых организованностей во вторую очередь платит элита, а в первую — сам народ. Причём плата не сводится только к снижению уровня жизни, а, как правило, предполагает массовые беспорядки, гражданские войны, убийства мирного населения и т. п. Что касается других народных благ, связанных с властью, то это не более чем бонусы, которые могут быть, а могут и не быть. Их наличие зависит не только и не столько от личных качеств властителей и людей, входящих в организованности, сколько от различного рода долговременных факторов неравновесной социальной динамики и подчас случайных обстоятельств.
Одним из следствий такого положения дел является неприменимость к людям во власти или около неё обычных, вполне оправданных и, более того, необходимых в общежитейском плане шкал оценки, построенных на дихотомиях нравственного и безнравственного, плохого и хорошего, доброго и злого и т. п. В каком — то смысле власть лежит по другую сторону добра и зла, а соответственно, люди в ней должны оцениваться несколько по иным критериям. Поскольку любой критерий по своей сути более или менее субъективен и, более того, привязан к конкретной временной шкале (в том смысле, что что — то хорошее в одном временном интервале может оказаться гибельным в другом), а оценивать всё — таки необходимо, то едва ли не единственным общеупотребительным критерием может служить элементарный принцип выживаемости, но не властителя или властителей, а подвластных, т. е. народа, этноса, государства или, что более точно, некоей цивилизационной или культурной общности в длительной перспективе.
Данное отступление потребовалось, чтобы прояснить позицию относительно А. Н. Косыгина. В контексте исследований незачем оценивать его человеческие качества, тщательно анализировать, где и за кого он не заступился и т. п. Гораздо важнее понять его побудительные мотивы и цели, а также то, какие последствия могли бы иметь реально его поступки и к каким результатам привела блокировка действий А. Н. Косыгина.
4
Как уже отмечалось, начало работы над программой, которая затем вылилась в создание Римского клуба и Международного института прикладного системного анализа, датируется началом 1965 г., т. е. первыми месяцами пребывания А. Н. Косыгина на посту председателя Совета министров СССР. Что же побудило или вынудило его приступить к столь опасной и неоднозначной работе? Ни в зарубежной, ни тем более в российской аналитике нет исследований, посвящённых данному вопросу. Попробуем заполнить лакуну, базируясь на анализе известных автору документов и поручений А. Н. Косыгина, зарегистрированных в соответствующих архивах.