De Personae / О Личностях. Том I

Во Второй мировой войне пострадали миллионы невинных людей, но ни один народ не подвергся такому унижению, как евреи: беззащитные, они были лишены даже намёка на сочувствие, которое обычно выпадет на долю гонимых. Добиваясь владычества над всем миром, нацисты и фашисты превратили их в козлов отпущения.

Все мои документы, блокноты и книги были конфискованы или уничтожены нацистами в Париже, поэтому я вынужден писать лишь о том, что сохранилось в моей памяти. Приходится пользоваться той литературой, к которой я имею доступ в Нью–Йорке, таким образом я восстанавливаю пережитые мною события и портреты людей, с которыми я встречался.

Ларчмонт, Нью–Йорк, июнь 1945

Улоф Ашберг.

Детство

Я родился 22 июля 1877 г. на Малой Гласбрюксгатан[562]. Моей улицы в Стокгольме и дома, в котором я родился, уже давно нет.

Мои родители родились в России и переехали в Швецию в 1875 г. (I). Отцу тогда было 22 года, а матери 20. Позже в Швецию с женой приехал мой дядя, младший брат отца. Здесь он принял новую фамилию Аронович. Никто из них в детстве не ходил в школу, так как в то время не было школ, в которых могли бы обучаться дети–евреи. Один учитель–еврей обучил их ивриту, а всему остальному они научились самостоятельно.

Когда мне было четыре, мы жили в двухэтажном деревянном доме на Бадстюгатан. На нашем этаже размещалась также мастерская обойщика. В этой мастерской работали несколько подмастерьев и готовили на продажу матрасы и постельное белье для магазина на Большой Нюгатан, 30, где мой отец и дядя вели торговлю. Я мог часами сидеть и наблюдать за тем, как работают в мастерской.

Лето 1882 года мы провели в загородном доме Рузенхилл на острове Юргорден. Этот дом арендовал отец, и мы жили в нём вместе с семьёй моего дяди. К тому времени у меня уже было три сестры, Лина, Эстер и Ханна, и Рузенхилл с его большим садом и множеством фруктовых деревьев был настоящим раем для нас, детей.

Дела у отца шли успешно, и осенью того же года мы переехали в новый дом, принадлежавший семье Бонньер. В квартире этажом ниже нас жила вдова Арнольдсон с дочерью и сыном. Её муж был выдающимся певцом в Королевской опере в Стокгольме, но застрелился, потеряв голос. Их дочь, Сигрид, в своё время стала одной из величайших певиц, а сын Нильс, с которым мы вместе часто играли, стал известным врачом в Стокгольме. В доме Бонньеров жили также доктор Юнггрен с сыновьями, генеральный консул Редлих, и архитектор Нильссон, построивший этот дом, тоже жил в нём с семьёй. В конторе, что находилась на первом этаже дома, всегда можно было застать работающими Альберта Бонньера и его сына Карла Отто. Во дворе жила ещё одна семья, которой принадлежало швейное ателье. Младший из двух сыновей этой семьи учился в балетной школе при Королевской опере, и я иногда шёл вместе с ним на занятия, чтобы увидеть жизнь театрального закулисья и поближе разглядеть декорации.

В шесть лет я пошёл в частную школу Иттербума, которая находилась невдалеке от кладбища Святой Клары. В тот период шла перестройка церкви Святой Клары, и строительный процесс меня очень увлекал. На деньги, что мне давали для завтрака, я обычно покупал спички и в перерыве шёл один на стройку, чтобы устроить из них маленький фейерверк.

Посещая школу, я не вполне осознавал необходимость в соблюдении правил поведения и не был пунктуальным. Я часто приходил с опозданием и без конца получал замечания. Однажды, опаздывая на занятия, у входа в школу я встретил директора Иттербума, он дал мне такую сильную пощёчину, что у меня потемнело в глазах и закружилась голова. Я не только постоянно опаздывал, но и не делал домашние задания, а однажды я и вовсе прогуливал школу подряд несколько дней.

Вместе со мной в этой школе учились братья Фореман. Один из них в будущем стал директором Страхового акционерного общества персонала пенсионной кассы Швеции, а другой, Аксель, адвокатом, председателем Адвокатского сообщества и членом правления «Газеты торговли и судоходства» в Гётеборге. С нами также учились братья Юсеф и Эрнст Нахмансоны. Юсеф, с которым мы позже долгое время вместе работали, стал директором «Эншильда банкен» (II). Эрнст стал профессором, преподавателем классических языков. Другой мой школьный приятель, Херман Гулльберг, стал послом Греции, с ним мы в своё время сотрудничали в мануфактурной отрасли. Сам Итгербум, директор одной из самых лучших частных школ Стокгольма, в конце концов спился и оказался в нищете. В 1896 г. он пришёл в контору, где я работал, попросил прощения за ту пощёчину и попросил одолжить ему мелкую сумму.