De Personae / О Личностях. Том I

Теперь — о биографической темноте, связанной с античным эффектом deus ex machina. Дело в том, что жизненный путь Георгия Гамова отмечен некими поворотными пунктами, на которых абсолютно неожиданно, в нарушение всех обыкновений и правил крайне неблагоприятное для него развитие событий менялось на обратное и которые не поддавались попыткам дать им рациональное объяснение. Мифологическими объяснениями изобилует упомянутая выше автобиография Гамова. К примеру, сам Гамов так изображает внезапную перемену в своей жизни, в результате которой он оказался в своей первой зарубежной командировке, не имея за собой ещё никаких научных заслуг: «В этот момент (лето 1928 г. — С.З.) произошло неожиданное изменение в моей карьере. Старый, в то время уже в отставке, профессор Орест Данилович Хвольсон, лекции которого по физике я “слушал” на первом курсе (однако так и не посетил ни одной лекции), заговорил о том, что я мог бы провести несколько месяцев в зарубежном университете, и сказал, что был бы рад рекомендовать меня Ленинградскому университету для поездки на летнюю сессию 1926 г. в знаменитый немецкий университет в Гёттингене — один из ведущих центров развития квантовой механики… Рекомендация Хвольсона была подписана Крутковым (научный руководитель аспиранта Гамова профессор Ю. А. Крутков. — С.З.) и несколькими другими профессорами, которые были высокого мнения о моих способностях, и в начале июня я ступил на борт парохода, отплывавшего в немецкий порт Свинемюнде»[862]. Гамов забыл упомянуть, что Хвольсона он лично не знал, что Крутков вовсе не был высокого мнения о его научных успехах (судя по его неблагоприятному отзыву о своём подопечном от 14 февраля 1928 г.) и что в Гёттинген он поехал только через два года после получения рекомендации Хвольсона.

Что же произошло? Сделавший много полезного для сохранения памяти о Гамове в нашей стране Юрий Лисневский, на результаты архивных изысканий которого я здесь буду опираться, так и не сумел развеять возникающие недоумения: «Какой–то сдвиг со стороны кого–то всё же произошёл. По–видимому, этот “кто–то” решил так — с учётом безусловной потенциальной талантливости Гамова (скорее веря в его талантливость, даже не взирая на его безрезультативность в аспирантуре) отправить его в заграничную командировку как последний шанс для проявления его творческого потенциала. Безусловно, это было очень смелым решением. С другой стороны, для самого Гамова ситуация была критической — в декабре 1928 г. кончался срок учёбы в аспирантуре, и он был просто обязан “выдать на–гора” научный результат»[863]. Мало того, этот мифический «кто–то» обеспечил в последний момент получение Гамовым субсидии в валюте на пребывание в Германии. По меркам того сурового советского времени, совсем не склонного к филантропии и готовившегося к обострению борьбы с классовыми врагами, такая благотворительность по отношению к «социально чуждому элементу» была чем–то из ряда вон выходящим. Подобные загадочные истории происходили с Гамовым и впоследствии. Лишь один пример ещё. Академик Владимир Вернадский в своём дневнике за 1932 г. 14 февраля оставил такую запись: «Ряд мелочей из нашей каждодневной жизни — Гамов в связи с притеснениями за “световой эфир” написал письмо Сталину»[864]. Речь идёт о скандале, разгоревшемся в связи с издевательской телеграммой, посланной Гамовым и другими ленинградскими физиками автору статьи «Эфир» в БСС академику Гессену. В автобиографии Гамов даже не обмолвился о своей челобитной Корифею всех наук. Подобные темноты и умалчивания и превратили биографию Георгия Гамова в уравнение со многими неизвестными, которое пока не удалось решить никому.

Была ещё и другая несообразность в биографии Гамова. Что имеется в виду? Крупный и известный специалист по экономической истории Европы из ГДР и ещё более крупный, но неизвестный советский разведчик Юрген Кучиньски в своей книге «Образы и произведения» интересно размышлял о случаях несоразмерности между высочайшим рангом открытий, сделанных некоторыми учёными в определённый период их жизни, и их в общем средним умственным и человеческим уровнем на протяжении всей прочей жизни. «В качестве примера, — писал он, — стоит назвать Юлиуса Роберта Майера, первооткрывателя принципа сохранения энергии, ставшего одним из величайших достижений в области естественных наук в XIX в. Но рядом с этим экстраординарным достижением не только не стоит ещё ни одна первоклассная работа Майера (многим великанам духа удавались только экстраординарные свершения в познании и почти не удавались первоклассные), но и ни одна второклассная. Подобные случаи единственного выдающегося достижения в ординарной в остальном деятельности учёного совсем не так редки». Майеру таки не удалось при жизни получить научное признание[865].