De Personae / О Личностях. Том I

С чем–то похожим мы сталкиваемся, обращаясь к научной карьере Георгия Гамова, который совершал экстраординарные открытия и выдвигал гениальные идеи (напомню ещё раз о сильных словах Шкловского), но так и не был «канонизирован» мировым научным сообществом в качестве великого учёного. Внешним проявлением этого стал непонятный факт неприсуждения ему Нобелевской премии по физике, которую получили не более талантливые современники и коллеги Гамова, включая друга его молодости Льва Ландау. Были и другие несообразности. Весьма характерны и отзывы о Гамове в письмах Петра Капицы, впрочем, окрашенные очевидной пристрастностью: «Что касается Джони (“Джонни” — студенческое прозвище Гамова, закрепившееся за ним в научных кругах. — С.З.), то это тип беспринципного шкурника, к сожалению, одарённого только исключительным умом для научной работы, но вообще, человек не умный» (письмо к А. А. Капице от 12 ноября 1934 г.). И ещё одно свидетельство: «Вот возьмём хотя бы Джони. Им гордились как первым молодым знаменитым учёным, созданным социалистической страной. Поэты его воспевали, художники писали его портреты, газеты помещали его портреты, печатали интервью о нём. Глава правительства благословляет его на путешествие, а он, мерзавец, не возвращается. Что притягивает его на Западе, в капиталистических странах? Там не только его не будут воспевать поэты, но вообще Джони нигде не будет играть первую скрипку, а в Англии его по недостатку калибра вообще не примут и, кроме как в Америке, ему нигде не устроиться» (письмо к А. А. Капице от 15 июня 1935 г.)[866].

Этот неутешительный в части признания Гамова научным сообществом прогноз Капицы подтвердил задним числом крупный отечественный физик Дмитрий Иваненко, близко знавший «Джонни» до его «невозвращенчества», в своих воспоминаниях: «Получив (после личного приёма у Молотова, подсказанного Н. И. Бухариным) разрешение реализовать приглашение на Сольвеевский ядерный конгресс в Брюсселе (сразу после участия в I ядерной конференции в конце сентября 1933 г. в Ленинграде на базе ЛФТИ), Гамов с супругой остался за границей и в конце концов переехал в США, где он до завершения своего жизненного пути (август 1968 г.) состоял профессором (далеко не самых первоклассных) университетов Вашингтона, затем Колорадо»[867]. Да и написанное за год до смерти письмо Гамова сыну (опубликованное Лисневским) недвусмысленно говорит о том, что и в Колорадском университете Гамов отнюдь не слыл среди студентов властителем умов и академическим небожителем: «Вчера я пришёл на встречу со своим классом (Физика 461) и не нашёл студентов. Только один зарегистрировался, но не пришёл. Поэтому я снова не читаю лекции в этом семестре… Так что для меня планируется устроить общеуниверситетские популярные лекции по физике. Что случилось с этим университетом?»[868] Была ещё одна сторона жизни Гамова, без учёта которой трудно понять её столь неутешительный закат. Сын Гамова Игорь Гамов откровенно сказал о ней в письме Юрию Лисневскому: «Отец действительно пил и особенно сильно в последние годы жизни, но это, конечно, не было причиной развода моих родителей. Скорее наоборот, развод привёл к тому, что оба стали сильно пить. Мне кажется, отец так до конца и не избавился от этого. Многие из его друзей считали — отец пил от сознания потери “матушки России”, но я не согласен с этим. Безусловно, отец очень скучал по России, как и все живущие здесь русские, которых я знаю, но, что касается отца, то причиной его упомянутой склонности была, вероятно, всё же жестокость развода — как в юридическом, так и в психологическом плане»[869].