De Personae / О Личностях. Том I

Что до живучести устной традиции, протянувшей несколько десятилетий после гибели проповедника Иисуса, она связана ещё и с тем, что первые «апостолы и пророки», последователи его учения, продолжали считать себя иудеями по вероисповеданию. Для них священным писанием были книги, включённые в Ветхий Завет. Для христиан священным текстом был перевод иудейской Библии на греческий язык, сделанный в Александрии Египетской в III в. до н. э., — упомянутая Септуагинта. Святость «Закона и Пророков», как обычно христиане обозначали иудейские религиозные книги, доступные благодаря Септуагинте, не позволяла долгое время создавать новые священные книги. Определённым уважением и в христианской среде пользовались афоризмы и изречения еврейских мудрецов, также окружённые неким ореолом святости (Антигон из Соко; Иисус сын Сирахов; Гиллель и другие), которые были собраны в популярный сборник «Пирк Абот». В науке существует точка зрения, что первыми записями, сделанными христианами, вообще–то были сборники цитат из Ветхого Завета, прежде всего тех, где речь шла об ожидаемом мессии (так называемые свидетельства — тестимонии).

Выше уже шла речь о тех исторических условиях, которые вызвали в христианских эллинистических общинах потребность связного изложения жизни Иисуса на основе наличной традиции, состоявшей из отдельных кусков и небольших сборников. Мартин Дибелиус в своей книге «История евангельских форм» проследил происхождение составных частей Евангелий, поставив во главу угла их «жизненную оседлость» («Sitz im Leben»), их функцию в жизни эллинистических общин христиан. Той стихией, в которой были взвешены все праформы христианской традиции, была проповедь, в том числе — миссионерская. Дибелиус показал, что ни одна из использованных в Евангелиях праформ (парадигма, новелла, легенда, история страстей Господних, миф) не преследовала целей обеспечения исторической достоверности повествования, воссоздания облика исторического Иисуса.

Но одной потребностью в обеспечении успеха христианской проповеди и миссии нельзя целиком объяснить своеобразие синоптических Евангелий. Недостаток чисто биографических моментов в Евангелиях, пробелы в истории жизни Иисуса Бультманн в «Истории синоптической традиции» объясняет тем, что биография Иисуса излагалась в Евангелиях, исходя из наличной традиции. Но этого мало, ибо приведённое объяснение остаётся абстрактным. Нужно вскрыть ещё один мотив к трактовке традиции об Иисусе как единства. Появилась необходимость в культовой легенде о Господе, стоящем в центре христианского культа. Схема мифа о Христе нуждалась для обретения наглядности в соединении с традицией об истории Иисуса. Это означает, что традицию следовало изложить как единство под тем углом зрения, что в ней говорит Тот и что в ней рассказывается о Том, кто в качестве Сына Божьего жил на земле, страдал, принял смерть, воскрес и вознёсся на небеса. «Евангелия — это культовые легенды. Марк создал этот тип; миф о Христе придаёт его книге, книге тайных епифаний (богоявлений) единство, пусть не биографическое, но основанное на мифе. Матфей и Лука, правда, усилили мифическую сторону Евангелий посредством ряда историй о чудесах и нескольких зачинов и концовок. Но в целом им удалось развить дальше созданный Марком тип»[71]. Бультманн полагал, что в отличие от отдельных кусков синоптической традиции Евангелие в целом не имеет аналогов. Оно вырастает из имманентного импульса развития, заключённого в складывающейся из разных мотивов традиции, и из культа Христа и мифа о Христе эллинистического христианства. «Евангелие — это оригинальное христианское творение»[72]. Бультманн даже не считает возможным говорить о Евангелии как литературном жанре: для него Евангелие есть величина, значимая в истории догм и культа.

Образ Иисуса Христа в Новом Завете, таким образом, является результатом борьбы и компромисса паулинистского «мифа о Христе» и «истории Иисуса» в том виде, в котором она была сохранена иудеохристианской традицией. Здесь — исток специфического биографизма Евангелий: «Тем самым обозначено намерение автора, — писал Бультманн о евангелисте Марке, — объединить эллинистическую керигму о Христе, чьим существенным содержанием является миф о Христе, каким мы видим его у Павла (в особенности — Флп 2:6 и далее; Рим 3:24), с традицией об истории Иисуса»[73].