Дебютант

Его отец был командиром роты связи. Шершнев рос в армейском гарнизоне, занявшем старые, девятнадцатого века, казармы кавалерийского полка, сгинувшего еще в Первую мировую. Он надеялся, что вернется после училища туда, к отцу и матери, в особую группу войск. Будет служить в разведке, лицом к лицу с врагом, на самом крайнем рубеже, где видна уже белая, увенчанная фасетчатым куполом колонна американской станции прослушивания на Чертовой горе.

А вышло иначе. Это родители приехали к нему. Ушел из своих казарм гарнизон. Вывезли на поездах танки, ракеты, склады. Армия, не потерпев поражения, все же отступала на восток.

Отец, получивший когда-то орден за Прагу в шестьдесят восьмом, за операцию «Дунай», так и не смог смириться с выводом войск. С предательством. С развалом обнищавшей армии. С увольнением в запас. Спился, угас на даче, купленной на деньги, скопленные во время службы за границей, среди яблонь, не желающих плодоносить на бедной, торфяной земле. Шершнев был бы очень рад, если бы отец мог его сейчас видеть.

Он возвращался.

При вылете их багаж должны были пронести без досмотра и положить в кар к вещам других пассажиров. Тут выдача багажа на их рейс уже давно закончилась. На единственном работающем транспортере крутились чемоданы из Хургады.

Гребенюк уже выяснил, что их рейс разгружали на 4-й ленте. Нашел сгруженные в сторону чемоданы. Шершневского не было. Они еще раз обошли зал. Пусто.

У стойки Lost&found собрались уже человек десять. Шершнев узнал пассажиров своего рейса, вон вредная девчонка и ее родители, вон та парочка, что рассыпала документы на погранконтроле…

Стойка не работала. Ни расписания, ни объявления. Говорили, ссылаясь на какого-то уборщика, что служащий придет в пять утра. Шершнев и Гребенюк переглянулись.

В принципе, в чемодане не было ничего критически важного для операции. Только одежда на каждый день, разумно подобранная, добротная и неприметная. Шершнев предлагал ехать вообще без чемоданов, пусть это и не сочеталось бы с образом праздных гуляк, летящих за пивом, девочками и подарками. Им нужно-то всего несколько дней. Потом они уберутся обратно. Никому не будет дела до деталей их легенд. А если будет — значит, операция уже пошла наперекосяк.

Но, несмотря на адскую спешку, их отправляли основательно, будто на месяцы или годы. Начальники перестраховывались, заранее готовили оправдания на случай провала. И теперь Шершнев чувствовал, что потеря чемодана — к добру, словно вместе с ним отпали все эти добавки, доделки, суетные инструкции. Он прилепил на стойку свою багажную бирку, приписал название отеля — пусть возвращают, если найдут, их там уже не будет.

В «зеленом коридоре» стояли двое. Полноватый коротыш что-то листал в телефоне. Худощавая блондинка, видно, старшая смены, поправляла бэйдж. Шершнев пошел чуть впереди и левее, как бы подставляясь под проверку, прикрывая напарника. Блондинка пропустила его — и почти уже в спину окликнула Гребенюка.

Гребенюк остановился. Он неважно знал английский, так, чтобы сдать экзамен и получать надбавку к зарплате. Переводить должен был Шершнев.

— Вы вместе?

Шершнев кивнул.

— Сколько наличных денег везете с собой?

— Четыре тысячи евро, — Шершнев подобострастно потянулся за бумажником.

— Откройте, — блондинка указала на сумку Гребенюка.

Тот снял ее, положил на стол, раскрыл молнию. Шершнев боковым зрением смотрел на облицовывающие коридор блестящие панели из непрозрачного стекла: нет ли за ними теней в масках, с оружием наизготовку? Момент для группы захвата был самый подходящий — в коридоре только они четверо.

Толстяк прекратил пялиться в телефон, подошел, встал, перекрывая путь наружу. Гребенюк показывал таможеннице вещи. Ее палец указал на несессер. Гребенюк без заминки открыл. Блеснул в лучах ламп флакон-контейнер.

Женщина посмотрела с интересом. Перевела взгляд на Гребенюка. Майор, невысокий, широкий в кости, одетый явно недешево, но все равно выглядящий простецки, неряшливо, словно только что лущил подсолнечные семечки и ссыпал остаток в карман куртки, стоял молча, без тревоги.

А у Шершнева екнуло сердце. Только сейчас стало заметно, насколько дорогой, изящный флакон не сочетается с обликом Гребенюка, с остальными вещами в сумке.

Шершневу даже показалось, что таможенница незаметно втянула носом воздух, принюхалась — пахнет ли от Гребенюка именно этой туалетной водой.

Ведьма. Таможенница что-то чуяла, не понимала, в чем может быть обман, втайне злилась, и казалось, она вот-вот попросит Гребенюка прыснуть из флакончика. Инструкциями такая ситуация не предусматривалась: все были уверены, что флакон не привлечет внимания. Техники ручались, что копия выполнена один в один, сам производитель не отличит, и вес точно соответствует оригиналу.