Дебютант

— Два пива, — сказал Гребенюк.

Она ушла за стойку. И вдруг страшно, будто в предсмертии, заклокотал пивной кран. Из носика полезла, забрызгивая стаканы и стойку, густая, клейкая пена. Барменша торопливо крутила ручку, но кран хрипел, плевался, а потом, просипев тонко, замолк.

Газета опустилась, открыв исчерканный кроссворд на всю страницу. Мужчина, видно, сын барменши и старика, странный гибрид приграничных кровей, пузан с рахитичными руками и ногами, медленно прошел мимо них, открыл люк у стойки, кое-как втиснул свое тело в погреб, завозился там, вытолкнул наверх холодный, взопревший цилиндр бочки.

— Цирк уродов, — тихо сказал Гребенюк. — Рискнем здесь жрать?

Шершнев посмотрел в меню, выбрал безопасные на вид сосиски с жареной картошкой.

Барменша принесла пиво. Шершнев ткнул пальцем в нарисованные сосиски, но она замотала головой, показала: есть только это. Жареное мясо.

Шершнев кивнул.

Пиво было ледяным, в меру горьким, удивительно свежим, словно там, под полом, бил горный пивной источник. Они махом осушили по полбокала, закурили.

Пиво на голодный желудок размягчило ум, и все стало казаться зыбковатым, привычным: длинные ленты мухоловок, облепленные позапрошлогодними мухами, мешкотный матч неудачников, курлыкающие трели игрового автомата. Объект был уже совсем близко, по эту сторону гор, и Шершнев отпустил мысли о нем. Пусть спит. Встреча скоро.

Барменша ушла за вытертую, дырявую занавеску, загремела сковородками. Старик вопросительно глянул на них, перегнулся через стойку, налил еще два стакана.

— Я помню похожую фигню, — сказал Гребенюк, отхлебнув пива. — Это была старая чебуречная. Такая, как в детстве. Мы сидели и жрали шашлык. Кинули в кузов барана по дороге. Там даже стойка уцелела со стаканами и подносами. С алюминиевыми вилками, которые невозможно в мясо воткнуть, гнутся.

Шершнев выпил. Он ел такими вилками еще в гарнизонной столовой, куда приводил его отец.

— И главное было не смотреть в окно, — сказал Гребенюк. — Потому что вокруг был город после второго штурма. Развалины. Почему-то только чебуречная уцелела. Даже вывеску не пробило.

Шершнев кивнул. Он помнил и этот город, закопченный, обожженный, пробитый снарядами, — но с такими же вывесками, магазинами, фонарями, остановками, автобусами, как дома. И это было страннее всего: угадывать в руинах знакомое. Помнил и чебуречную — проезжали мимо нее несколько раз. Значит, пересекались, подумал он. Свои.

Они чокнулись.

В животе забурлило. Шершнев поискал глазами, нашел нужную дверцу. Там, в коридорчике, висел давно пустой автомат с сигаретами и презервативами. Пахнуло хлорным сортирным запахом, запахом уединения. В училище остаться одному можно было только на очке. Да и то в неурочный час. Он спустил брюки, сел, с удовольствием выпростал содержимое бушующего желудка. Даже бачок здесь был древний, прикрепленный к стене, с фарфоровой ручкой на цепочке.

Шершнев потянул. Вода не полилась.

— Мое говно, — сказал он, глядя на унитаз.

Он понял, что пьян, захмелел с полутора бокалов, как мальчишка. Захлопнул крышку, пошел обратно — пусть хозяева возятся. Сполоснул руки, вытер об штаны. Полотенец тут не было.

Гребенюк уже ел. Мясо с кровью. Первоклассная телятина. Шершнев понимал в сортах. Майор сожрал уже половину здорового куска, из угла рта стекала кровяная жижица. Шершнев отрезал с краю, подцепил, стал жевать — свежайшее, парное мясо, откуда оно тут? Отрезал еще, положил в рот, и тут ему показалось, что мясо мычит, мычит страшно и тоскливо. Шершнев уронил вилку, а Гребенюк с усмешкой сказал ему:

— Я чуть не подавился. Тут, по ходу, хлев за стенкой. Скотину они держат.

Шершнев смотрел на кровь, выступившую на мясе. На тоненькие иголочки розмарина. Его мутило. — Не любишь с кровью? — спросил Гребенюк радушно. — Не всем нравится. А я люблю. Попроси хозяйку, дожарит. Хотя это только мясо переводить, жесткое будет.

— Да, я больше жареное люблю, — соврал Шершнев. — Давай еще по пиву.

Они снова чокнулись.

Когда пришло время платить, Шершнев понял, что забыл код от кредитки Иванова.

Он помнил все: старые пароли электронной почты, кодовые слова для связи с посольством, телефонные номера, а эти четыре цифры ускользали, кривлялись, когда он пытался зрительно представить их, шестерка перекидывалась в восьмерку, семерка в двойку, тройка в восьмерку и обратно.

Старуха уже притащила древний терминал, ждала молча. Гребенюк достал свою карту, бегло ввел пароль, и Шершнев почувствовал, как глубоко перепахал его прошедший день, если он забыл число, которое наверняка сам же и увязал с какой-нибудь датой или последовательностью.

Старуха повела их наверх, отперла номера, неожиданно чистые, уютные. Торшеры, шкафы, вышитые гобелены на стенах. Шершневу достался тот, где охотники трубят в рога, у их ног лежит умирающий олень.

Шершнев разделся, поставил будильник в часах на шесть. И уснул, слыша, как ворочается за стеной Гребенюк, как скрипят старые, продавленные сотнями тел, пружины.

Он знал, что завтра все будет хорошо.

Глава 22

Дебютант…