Decadence (СИ)

Долохов выводил Гермиону из себя, напоминал о всех его жертвах, подробно описывал свои беспорядочные половые связи. Она злилась или заливалась краской, заканчивала допрос раньше времени и единожды расплакалась. Пожиратель, видя её слёзы, советовал сменить работу, мол, слишком Грейнджер чувствительная. И она действительно дала слабину, когда взяла в руки пергамент и аккуратным почерком стала выводить увольнительную. Были тому виной потусторонние силы или пресловутый рефлекс решать проблему, а не бежать от неё, но Гермиона скомкала лист и отправила его в урну.

Чашка горячего кофе, короткий диалог с кем-то из авроров, допрос — всё это превратилось в «день сурка» для Гермионы. Голова готова была разорваться от давления окружающего мира и видений, приходящих к ней каждую ночь.

Встречи с Малфоем сокращались, а в один из дней Гермиона и вовсе попросила о перерыве в отношениях. Драко смотрел на неё в недоумении, его интересовало подобное поведение, ведь он как никогда старался и делал всё возможное и даже чуточку больше, чтобы они смогли наконец стать настоящей семьёй. Но вразумительных ответов он не получил. Гермиона замкнулась в себе, пряча ото всех свою паразитирующую тайну.

С каждым днём она теряла ту нить, связывающую её с реальным миром, который шерстяным клубком путался с видениями. Грейнджер приготовилась к самому худшему, когда поздним вечером, сидя в давно остывшей воде наполненной до краёв ванны, уловила себя на мысли, что происходящая интимная вакханалия с Долоховым была реальностью, а следственные допросы глупыми видениями.

Долохов терзал её, а она не могла отказать ему, да и не хотела. Поддавалась его сладостным пыткам ночь за ночью. Куталась во влажную простынь, лаская себя сквозь ткань белья, истекая смазкой. Разрывала тишину ночи стоном, достигая оргазма.

Просыпалась и злилась на себя за помутнённый рассудок и болезненное помешательство; на Долохова за ту призрачную плеть, хлещущую её по лопаткам, приказывающую телу подчиниться. Кричала, зарываясь одеревенелыми пальцами в волосы, настолько громко, насколько позволяли голосовые связки.

Про заглушающие чары она давно забыла, потому уже никак не реагировала на косые взгляды соседей, выходя утром из дома. Гермиона плакала от безысходности и обещала себе пройти лечение от этой болезни. Болезни-зависимости от пожирателя, который и был единственной панацеей.

***

Гермиона не могла найти разумное объяснение, почему сейчас, в три часа ночи, она идёт по коридору Азкабана. Почему обдумывает все видения, пытаясь провести между ними параллель. Была ли вообще между ними связь или же всё происходящее лишь плод воспалённого разума? И главное — почему она считает своим спасением его?

Она остановилась, практически заставила себя развернуться и убежать прочь, куда-нибудь ближе к Мунго, но что-то упорно продолжало невидимыми верёвками притягивать её к камере номер шесть.

Ещё пара шестёрок и этот символизм стал бы завершающей точкой сумасшествия.

Решётка с противным скрипом пришла в действие, пропуская внутрь Гермиону. Пожиратель сидел на своеобразной постели, точнее, грязном порванном матрасе, который успел покрыться зловонной плесенью по краям. В углу одиноко горела свеча, её свет падал на осунувшееся бледное лицо преступника, но даже крохотного дрожащего огонька хватало для того, чтобы разглядеть глаза Долохова, полные ненависти и совершенного сумасшествия.

Гермиона вывела руну, и решётка захлопнулась.

— Зачем пришла? — он посмотрел на Гермиону, которая не удостоила его ответом. Она подошла ближе и опустилась на корточки перед ним. — Играть со мной вздумала? Не пройдёт!

Долохов поднялся с места, мёртвой хваткой взял Гермиону за ворот мантии и потянул на себя, заставляя подняться на ноги. Она без всяких сопротивлений послушно поднялась, ощущая нарастающее недовольство наглости пожирателя. Антонин, не отпуская её, сделал шаг вперёд, и Грейнджер попятилась назад, слыша, как заскрипели его зубы.

Отлично, тебе тоже это не нравится!

Пожиратель приложил куда больше усилий, чем требовалось, и впечатал её в стену, послышался глухой удар затылком о камень. Гермиона поморщилась от боли, продолжая молча сверлить взглядом Долохова.

— Ты такая наглая, что мне хочется прикончить тебя голыми руками, — он наклонился к её лицу и втянул ноздрями запах грязнокровки. — Ты пахнешь страхом, девочка.

— Страхом? — она ухмыльнулась. — Видимо, заточение сказалось не только на разуме, но и на обонянии.

— Любишь долгие прелюдии?

— Возможно.

Гермиона не стала раздумывать, что конкретно имел в виду Долохов, просто терпеливо ожидала его дальнейших действий.

По лицу пожирателя было сложно определить какого рода мысли посетили его. Он покусывал нижнюю губу, рассматривая Гермиону. Скрестив руки на груди, он качнулся вперед, затем назад и так ещё пару раз. Посмотрел куда-то за спину Грейнджер, возможно, в окошко, туда, где шум бушующего океана смешался с раскатами грома и яркими вспышками молний. Он смотрел с пол минуты, продолжая истязать свою губу, и, наконец, задал вопрос: