Дед Мавр

И я почти дословно повторил все его вопросы о Марселе Бако. И вопросы, и даже заключительную фразу: «Не о тебе речь. А впрочем, ладно».

— Только не понял, к чему это «ладно» относилось,— признался напоследок.

Иван Михайлович помолчал, разглаживая кончиками пальцев морщины на лбу, сощурил в усмешке голубые глаза:

— Не понял? Могу теперь объяснить. Прочитал твою статью в «Звяздзе» и подумал: вот бы хорошему писателю такой материал. А услышал чистосердечное признание, что повесть тебе не по плечу, и согласился: ладно, нет смысла искушать. Позднее даже похвалил себя за это. После того как познакомился с твоей «Калгаснай вясной».

— С какой весной?

— Да с очерком «Калгасная вясна», который в «Чырвонай Беларусі» опубликовали. Ты что глаза вытаращил?

— Первый раз слышу!

— Вот тебе на… Поройся-ка там, на этажерке. В журналах. Не мог я тот номер выбросить.

Толстая кипа журналов хранилась на нижней полке в правом углу. Начал ее поспешно перебирать — «Огонек», «30 дней», ленинградский «Бегемот» и где-то в середине — «Чырвоная Беларусь» двухлетней давности, девятый номер, с фотографией спортсменов-волейболистов на всю обложку. Иван Михайлович не мешал, будто уснул на то время, пока торопливо перелистывал страницы. Но вот, наконец, крупными буквами набранный заголовок — «Калгасная вясне», сразу под ним помельче — «Нарыс Аляксандра Міронава», и на весь разворот, на два страницы — плотный текст с вверстанными в него снимками очень знакомых людей.

Сразу вспомнились и эти люди, и события, участником которых мне довелось быть. В самый разгар сплошной коллективизации минские полиграфисты направили на помощь беднякам-крестьянам Холопеничского района на Борисовщине бригаду из семерых рабочих и одного врача. С ними по поручению «Звязды» поехал и я. Слава о лесных Хололеничах ходила недобрая: бандитским районом называли их в начале двадцатых годов, кулацким — в конце двадцатых. Там и пришлось нашей бригаде сплачивать бедноту, поднимать ее на борьбу с кулачьем. Как проходила эта борьба, как организовывался и был создан первый в районе колхоз — обо всем этом я и рассказал в своем очерке. Но на страницах «Звязды» для него не нашлось места: оказался слишком большим. В редакции из всего написанного мною сделали заметку в полсотни строк. И тогда, не питая нм малейшей надежды на успех, я отнес весь очерк в журнал «Чырвоная Беларусь». Отнес, отдал, а месяца через два после этого уехал в Архангельск…

И вот — оказывается, напечатали!

— Чувствуешь разницу? — нарушил мои воспоминания Мавр.

— В чем?

— Не в чем, а между чем: статьей о французе и этим очерком. Там ты смог лишь пересказать конкретные факты. Сухо, отчетно, по-газетному. А в очерке и люди получились живыми, и твое авторское отношение к событиям ощущается в каждом абзаце. Только поэтому и похвалил его в редакции журнала, и посоветовал Михасю Чароту напечатать. Правда, пришлось немножко пройтись карандашом, почистить. Чарот — толковый редактор, возражать не стал.

— Значит, если бы не вы… — начал я.

Но Иван Михайлович строго остановил:

— Перестань! Не я, так другой подготовил бы рукопись. Не обо мне сейчас речь. И, повторяю, не о тебе. О людях, в первую очередь, о детях, школьниках, каким ты сам не очень давно был. Вот почему и говорю: записывай все интересное, иначе забудешь. Чтобы потом написать и очерки и, может быть, рассказы, нужные всем. О зверобойке не надо: слишком страшно, никакой экономической необходимостью такое смертоубийство не оправдаешь. А о суденышке с Мальдивских островов обязательно нужно. Только подумать: два иностранных парохода прошли мимо, а наш прервал рейс, чтобы помочь. Вот, брат ты мой, в чем истинное благородство советских людей. Напиши, а? Все ребята спасибо скажут!

Очень хотелось признаться, что скоро в Архангельске, в областном книжном издательстве, должна выйти в свет моя первая, совсем тоненькая книжечка очерков «Морские будни». Но удержался: должна выйти — еще не вышла, и незачем преждевременно хвастаться, трезвонить в колокола.

Выйдет, тогда и пришлю.

Захватив журнал со своей «Калгаснай вясной» и подарок «Матросу Сашке Миронову от боцмана Янки Мавра», я ушел, не зная, когда посчастливится увидеться вновь.

«Записывай,— не раз советовал он и в своих редких, всегда предельно лаконичных письмах.— Обязательно записывай хотя бы самое интересное, иначе потом захочешь вспомнить,— и не сможешь».

Я навсегда благодарен Ивану Михайловичу за этот настойчивый, мудрый совет. С тех пор и приучил себя вести записи. О чем?

Имена и фамилии, иногда кратенькие биографии и даже характеристики товарищей, с кем вместе доводилось переживать разное…

Названия кораблей, долготы и широты, где это разное, главным образом трудное, мы вместе переживали…

Детали и обстановку, в которую ввергала нас неласковая, а иногда и холодно-жестокая морская судьба…