Дед Мавр

10 апреля. Погода очень хорошая. Машину Слепнева отремонтировали. Утром прилетели Каманин и Молоков. Под крыльями их самолетов привязаны веревками по две фанерные парашютные бочки с маленькими отверстиями в боку, чтобы можно было дышать. В каждую такую бочку запихиваем по человеку, закрываем входную крышку на винты-«барашки», а остальные пассажиры — сколько влезет в одноместную кабину летчика-наблюдателя. Первым рейсом «Р-5» увезли семь человек. Через два часа Молоков вернулся и забрал еще пять. И Слепнев улетел с шестью. А молчаливый, застенчивый, необыкновенно скромный Молоков, которого мы успели прозвать дядей Васей, совершил настоящее чудо: прилетел третий раз и увез в Ванкарем пятерых наших товарищей! Нас осталось в ледовом лагере 63 человека и восемь ездовых собак.

11 апреля. Утром прилетел Каманин, забрал пять человек. Через полчаса после него Молоков увез шестерых. Следующая очередь лететь — моя. Попрощался с лагерем и отправился на аэродром. Вскоре прилетел Молоков. В одноместную кабину усадили четырех человек, меня запихнули в правую парашютную бочку, Белопольского в левую. Взлетели. Прильнув глазом к дырке в фанере, я видел, как внизу промелькнули фигурки людей на аэродроме, а потом гряда за грядой поплыли наторошенные сжатиями ропаки. Летели около сорока минут, потом мотор сбавил обороты, а немного спустя — сели. Открыли крышку моей «персональной кабины», и я оказался на земле. В этот день «Р-5» эвакуировали из лагеря 33 человека! В их числе вывезли и очень сильно простудившегося Отто Юльевича. Завтра он на Слепневской машине летит в Америку. В лагере осталось 28 челюскинцев.

12 апреля. Молоков, Каманин, Водопьянов и Доронин вывезли из лагеря всех людей и всех ездовых собак. Улетая в числе самых последних, Кренкель передал в Москву тоже последнюю радиограмму: «Лагеря Шмидта больше не существует». Отсюда, из Ванкарема, наших больных и пожилых товарищей перебросили в Уэллен на самолетах. Мы, молодые и сильные, а таких среди челюскинцев большинство, разделившись на группы по 12-14 человек, отправились туда пешком. Путь не близкий: больше пятисот километров по арктическому бездорожью, от чукотского стойбища к стойбищу, где пришлось ночевать в сделанных из оленьих шкур ярангах. Ничего, дошли: после двухмесячной жизни на дрейфующей льдине с постоянными сжатиями, торошениями, разводьями, бесконечными расчистками все новых и новых посадочных площадок такой, хотя бы и многодневный, переход оказался не в тягость.

По пути к Уэллену мы узнали: за стойкость и мужество, проявленные в ледовом лагере, все челюскинцы награждены орденами Красной Звезды. Установлено новое, самое высокое и почетное звание — Героя Советского Союза. И первым это звание присвоено летчикам Ляпидевскому, Леваневскому, Молокову, Каманину, Слепневу, Водопьянову и Доронину, которые спасли челюскинцев от смерти!

Уэллен… Несколько дней давно заслуженного отдыха… Отсюда, уже на самолетах, в бухту Провидения…

Там, на борту парохода «Смоленск», и собрались, наконец, те, за кем долгие два месяца с напряженным вниманием следила вся наша страна, все люди земного шара.

А из бухты Провидения — сначала в Петропавловск-Камчатский, где встретились с так и не успевшим дойти до Чукотки ледоколом «Красин», оттуда в украшенный флагами, транспарантами, залитый весенним солнцем Владивосток. Кратковременная остановка в гостиницах, и — на вокзал, в специальный голубой экспресс, который промчит нас с востока на запад через всю страну до самой ее белокаменной столицы!

Наконец — Москва. Торжественный кортеж из украшенных гирляндами цветов открытых автомобилей, везущий орденоносцев-челюскинцев и первых Героев-летчиков от Белорусского вокзала до Мавзолея Владимира Ильича Ленина на Красной площади. И временные трибуны, построенные возле Мавзолея специально для нас. И бесконечное, с полудня до позднего вечера, многокрасочное шествие москвичей, подобно полноводной реке, текущее и текущее мимо трибун.

Какими словами рассказать обо всем этом? А надо было рассказать, непременно выразить безмерную глубину благодарности.

Рассказывали: журналистам московских газет, писали, кто как умел, сами. И я в шести номерах «Комсомольской правды» напечатал очерки о нашем походе, о жизни в ледовом лагере, о героических летчиках. Эти очерки стали основой моей документальной повести «Поход "Челюскина"», вне плана и вне очереди выпущенной позднее в свет Архангельским областным книжным издательством. Лишь закончив работу над рукописью, я смог поехать на очередную побывку в Минск.

Долгожданная встреча с мамой, с сестрами, с друзьями не столь уж далекого детства. А самого так и подмывало: скорей бы повидаться-встретиться с Иваном Михайловичем.

На этот раз не осмелился, как три года назад, напяливать щегольской заграничный костюм. И время не то, и орден Красной Звезды на груди обязывали быть собраннее и серьезнее.