– Ботаник! – тихо, но презрительно добавил Дормидонт.
Федот-царевич, подобрал брошенный Кощеем меч-молнию и двинулся в обратный путь, размашисто кося перед собой траву, кусты, молодые березки и дубы.
За ним – по просеке – Дормидонт-царевич, обмотавшийся золотыми цепями, тащил сундук.
Где-то вдалеке на карачках ползал за своей жизнью Кощей Бессмертный.
Иван и Василиса остались одни. Иван-царевич обнял свою прекрасную жену, хотел ее поцеловать… Но в последний момент задумался. В глазах у Ивана появилось нежное и одновременно мечтательное выражение:
– Интересно, а от поцелуя у нас лягушата не появятся?
КОНЦЕРТ НА БОЛОТЕ, или КАК БАБА ЯГА ЗАМУЖ ВЫШЛА
Может, было это, может – нет.
Прошло, наверное, сто лет, как бабушка мне эту историю рассказала, когда на печке носок вязала. С печки-то все и началось.
По проселочной дороге ехал на печи Емеля. Хотя неправильно сказать – ехал. Мчался, как угорелый. Почти летел. И про самого себя песню пел:
Затормозил ногою Емеля у заправки, на которой было написано «Дрова». Под навесом рядком стояли поленницы с табличками: 80, 93, 98…
– Эй, почем дрова?
– По щучьему велению, по моему хотению, – высунулась из печи щука. И дрова – сами полетели в топку.
– Э-э… А-а… – проснулись под лопухом два здоровенных молодца, одинаковых с лица. Но печь была уже далеко.
Эх, хорошо ехала печь! А пылила-то как! А пылила!..
Емеля обогнал Ивана-царевича на Сером Волке, Ивана-дурака на Коньке-Горбунке, медведя со здоровенным коробом за плечами…
От поднятой пыли медведь собирался чихнуть, но не успел.
– Апчхи! – вместо него чихнула из короба Маша. Медведь удивленно оглянулся, но никого не увидел и почесал по обочине дальше.
А Емеля тем временем притормозил лаптем у дорожной развилки с тремя указателями: «Молочная река», «Дремучая чаща», «Болото». И повернул направо. Вскоре показалась деревня. На крайнем огороде дед, бабка, внучка, жучка и еще кто-то тянули здоровенную, как баобаб, репу.
И тут, то ли лапоть у Емели развязался, то ли заяц на дорогу выскочил… Печь, не вписавшись в поворот, зацепила репу, отчего гигантский овощ, наконец, выдернулся, едва не задавив огородников.
– Ты чё делаешь? Совсем очумел, что ли? – заорал дед.
– Извини, дед. На концерт спешу!
На выезде из деревни печь затормозил Соловей-разбойник, выскочивший из кустов со свистком и полосатой дубинкой:
– Куда спешим? Жизнью не дорожим?
– На концерт. Бабы Яги выступают…
– А меня подбросишь? – оживился разбойник.
– А то! Садись!
Пока Соловей усаживался, на печь с разбегу запрыгнули дед, бабка, внучка, Жучка и Мурка… Мышку, которая не смогла забраться сама, подбросил рулевой щучий хвост. И печь исчезла из виду. Только пыль столбом!
Вот пылища-то! Вот пылища! Сейчас такой не сыщешь!
На лесной поляне стояла Избушка-на-курьих-ножках. На ее фасаде – то есть, спереди, а не сзади – висела афиша:
Избушка работала кассой: доставала из окошка билеты, и сама компостировала их лапой.
Когда Емеля подъехал, зрители уже занимали места. Кто поближе – на пеньке, кто – вдалеке. Царевна-Лягушка расположилась на кочке, Водяной – в бочке, а две молоденьких русалки обмахивали его веерами…
Какие-то кикиморы торговали клюквой в сахаре.
Из-за деревьев выглядывали три безбилетные головы Змея-Горыныча.
– Концерт необычный. Любилейный, – поясняла избушка, – Нам – тысяча.
– Тысяча? – присвистнул Соловей. – Всем вместе, или каждой?
– Ну, это тебе рано знать, фулиган малолетний! – сердито скрипнула избушка. – И не свисти тутова!
Эстрада стояла на краю болота. Возле сцены, нервно поглядывая на ширму из камышей, ходил ведущий – Кощей Бессмертный. Время от времени он прикладывался к бутылочке, на которой было написано: «ЯД. Натуральный. Стопроцентный».