Дед умер молодым

Не дивились ореховцы повседневному рабочему костюму хозяина: потертой куртке, а порой и охотничьим, выше колен, сапогам, темной блузе, перепоясанной ремнем, над воротом которой всегда белел мягкий отложной воротничок. Привыкли к тому, что бородка и усы, придававшие хозяину сходство со старьевщиком-татарином, всегда аккуратно подстрижены, благоухают дорогими духами. Но и аромат этот не мог заглушить стойкого застарелого запаха крепкого табака, исходящего от человека, который много и жадно курит.

Едучи в Москву, где находилось правление Никольской мануфактуры, или, скажем, во Владимир для встречи с губернатором, облачался Савва Тимофеевич в пиджачную тройку с иголочки, сшитую столичным портным — французом Делосом. И, выбирая галстук, один из доброй сотни, бросал иные на пол, наставительно замечая камердинеру. «Сей хлам, Ферапонт, пора изъять из употребления».

Компаньоны по театральной дирекции у Морозова в Орехове не бывали. А в Москве встречали его всегда подтянутым, подчеркнуто элегантным. И всегда спокойным, расположенным к шутке, но готовым на решения самые внезапные. Знали Станиславский и Немирович: хоть и ведет Савва Тимофеевич строгий счет каждому целковому, для хорошего дела не поскупится на тысячи. Так было в критический для театра период. После триумфа «Царя Федора» последующие спектакли не давали полных сборов. В театральной кассе оставались непроданные билеты, а касса дирекции пустела. Прямо хоть распускай паевое товарищество артистов, коли жалованье платить нечем. Собрались по сему поводу все пайщики. Выслушал Морозов финансовый отчет, поскучнел: долги... долги... Ясно стало ему: не осилить артистам повторных паевых взносов. Откуда быть капиталам у Москвина, Лужского, Качалова?

Помолчал, подумал, решил:

— Дублирование паевых взносов беру на себя... Сколько там всего? Постараюсь... А вас, милостивые государи Иван Михайлович, Василий Васильевич, Василий Иванович, должниками моими прошу себя не считать. Театр — не частная собственность фабриканта Морозова, а общая собственность труппы. Вашими талантами, вашим трудом он создан... — И, не слушая изъявлений благодарности, закончил шуткой: — Об одном прошу не забыть: как построим новое здание, чтобы мне контрамарки у вас не клянчить... Чтобы была для моей родни постоянная ложа... Ну, конечно, не такая, как у августейшей семьи в императорских театрах, поскромней. Только уж не в бельэтаже, в бенуаре желательно... Ладно?..

Хоть и далеко еще было до премьеры в новом помещении на Камергерском, Немирович все чаще заглядывал на стройку. Как-то ночью Владимир Иванович долго бродил меж кирпичных стен нового корпуса — не было еще там ни зрительного зала, ни сцены. Но работа спешная — торопились к открытию сезона — шла круглые сутки. В разных углах наперебой стучали молотки, топоры: одни звонко — по металлу, другие глухо — по дереву. В деревянной паутине лесов шипели дуговые фонари, Штукатуры отхлестывали стены известкой.

В поисках Морозова Немирович облазил все этажи строительной клетки, пока добрался до самого верха. Воздух под сырым потолком был спертый, пахло угаром.

— Вот он наконец,— обрадовался Владимир Иванович, выходя из люка и завидев приземистого маляра в холщовом халате, перемазанном краской,— Однако, Савва Тимофеевич, вас не сразу найдешь. Я по спине узнал, очень она у вас характерная, выразительная...

Маляр обернулся, сощурился:

— Здравия желаю, господин директор.

Левой рукой маляр прижимал к потолку деревянную линейку, в правой держал кисть, в то же время оживленно объясняя что-то стоявшему рядом юноше в потрепанной студенческой форме.

— Вот будущий инженер проходит у меня практику. Не по своей, правда, специальности,— пояснил Морозов Немировичу и обратился к студенту: — Вы как будто бы горняк, молодой человек?

— Точно так, Савва Тимофеевич.

— Не важно... Сегодня поможете мне по малярной части. Берите халат, начинайте...

Накрашенные серебристые линии, каждая шириной этак пальца в три, тянулись через весь потолок. Крайняя слева была только еще намечена угольным пунктиром. У студента с непривычки тряслись руки, линия ложилась неровно. Краска текла по рукам.

— Берите больше краски. Не нажимайте,— продолжал мануфактур-советник урок малярного ремесла.— Вот так... Теперь пойдет хорошо.

Сам он красил с увлечением. Отпустив правило, отступал назад и, наклонив голову набок, прищурившись, любовался своей работой, как художник удачным мазком на холсте.

Закончив свою линию, Морозов вытер о халат грязные руки, придирчиво оглядел потолок. И только после этого продолжил разговор с Немировичем.