Дед умер молодым

Сам же Морозов воспринял разговор с женой с острой обидой. Вот, значит, как: если уж Зина подумывает о жизни рантье, об эмиграции из России, то какое впечатление производит он на посторонних: «Вышел в тираж, выжил из ума, развалина в сорок четыре года». Не способен к делам, к власти, отжил свое... Неужели все-таки уже отжил, как старшая сестра, покойница Саша, наложившая на себя руки в приступе глубокого отчаяния?

Александру Тимофеевну не поддержали близкие, не заметили всей глубины ее душевного кризиса. А его, Савву, эти самые близкие намеренно отдалили от себя, чтобы потом расправиться как с изгоем. Мол, прикончит себя он сам, следуя за сестрой.

Охваченный подозрением, Савва Тимофеевич вскоре поймал себя на внутренней усмешке: «Тут, пожалуй, ты, мануфактур-советник, переборщил, хватил лишнего. Может, мания преследования у тебя, любезнейший, а? А если нет такой мании, то скажи: за каким дьяволом таскаешь ты с собой такой элегантный с виду никелированный браунинг? Не пригодился он тебе ни в Питере, ни в Орехово-Зуеве.

Может, послужит пистолет теперь, в путешествии, а? Пусть лежит он в отдельном кармашке ручного саквояжа. Пусть лежит до поры до времени. Временами-то жизнь становится совсем невтерпеж...»

Мысль о самоубийстве — исходе от всех бед — мелькнула в сознании уже не в первый раз. Но жене Савва Тимофеевич отвечал бодро, уверенно:

— Отдыхать так отдыхать. Завтра — во Францию, в Париж не будем заезжать, прямо в Виши.

Виши — курортный городок, знаменитый своими водами,— не понравился Зинаиде Григорьевне. Не сам по себе, нет. Своей публикой. Очень много знакомых по обеим российским столицам отдыхало тут от бурных российских событий.

Впрочем, знакомые знакомым рознь. С баронессой из Эстляндии и киевским сахарозаводчиком Зинаиде Григорьевне скучать не пришлось. А вот элегантный господин, однажды минувшей зимой ни свет ни заря посетивший Спиридоньевку и так встревоживший тогда мужа, появился тут в Виши совсем некстати. Леонид Борисович Красин — совершеннейший джентльмен по костюму и манере держаться, сыпал французскими каламбурами и анекдотами из английской жизни. Среди курортных бездельников — как рыба в воде, беззаботен, даже болтлив, пожалуй...

Но все же замечала Зинаида Григорьевна: стоит ей на минутку-другую отлучиться из гостиной, выйти на террасу, как наступает за дверью напряженная тишина, лишь изредка прерываемая вопросами и репликами Саввы: «Вот оно что...», «Такие, значит, дела...», «Да, вы молодец, Леонид Борисович...»

Ответы же этого самого Леонида Борисовича и вовсе нельзя было разобрать, видимо, говорил он полушепотом. И это еще более усилило тревогу Зинаиды Григорьевны. С большим недоверием относилась она ко всем этим «Саввушкиным приятелям», которые не входили в избранный ею, хозяйкой дома, столичный «бомонд», но пользовались особыми симпатиями хозяина.

Тем временем за плотно притворенными дверьми Красин пристально разглядывал похудевшего, осунувшегося Морозова, явно недовольного мешковатым костюмом из светлой фланели, остриженного так, что череп угловато выпирал из-под седеющих волос. И нельзя было Красину не заметить, что морозовское рукопожатие, всегда прежде жесткое, энергичное, стало теперь размягченным, безвольным. И глаза татарские, всегда прежде зоркие к собеседнику, потеряли свой колючий блеск.

Красин сразу приметил, каким просящим, умоляющим взглядом посмотрел на жену Савва Тимофеевич и как недовольно повела плечами Зинаида Григорьевна, оставляя мужа наедине с гостем.

Но порадовала Красина шутливость Морозова, прежняя его склонность к цитатам из классиков.

— Откуда и куда путь держите? Из Керчи в Вологду или из Вологды в Керчь?

— Из Лондона, с Третьего съезда партии.

— Стало быть, большевики провели все-таки съезд. Молодцы! Ко времени это сегодня.

— Провели... Не без вашей денежной помощи. Спасибо вам...

— Не за что... За мной, Леонид Борисович, еще должок, помню...

Красин, вздохнув, промолчал. С деньгами у большевиков и впрямь было не густо. Вздохнул и Морозов: очередной взнос в партийную кассу задерживался им по стесненным материальным обстоятельствам. Помолчав, повторил, как бы прося снисхождения:

— Да, должок. Потерпите малость, Леонид Борисович.

Но имейте в виду: в случае чего поможет вам Мария Федоровна.

— Простите? — Красин не понял, о ком идет речь.

— Какая Мария Федоровна? Да уж не Морозова, конечно, не матушка моя. Андрееву Марию Федоровну я имею в виду. Нашу с вами общую приятельницу.