Дед умер молодым

Так-то оно так. А все-таки, думается, не в том причина. Обижен, думается, Василий Михайлович тем, что электрическую станцию для фабрик, которую он начал строить, Савва — директор-распорядитель — поручил достраивать и вводить в действие не ему, а какому-то новому инженеру из Баку. Как его звать-то, величать? Насилу вспомнила: Леонид Борисович Красин. Вопреки обычаям, не привозил его Савва в особняк на Трехсвятительском представлять матери. Гадай теперь: что за человек этот Красин?..

Гадать Мария Федоровна любила только для отдохновения души, раскладывая пасьянсы вместе с приживалками. О фабричных же делах привыкла судить по точным сведениям, чтобы как в цифрах все было: рубль к рублику, копейка к копеечке. Недаром каждый день перед обедом Иван Андреевич Колесников — главный бухгалтер Никольской мануфактуры — пересекал по специально проложенной асфальтовой дорожке мощенный булыжником переулок — от трехэтажного скучного правленческого здания к уютному, за решетчатыми воротами, морозов-скому особняку.

Летом иногда обедала Мйрия Федоровна с Иваном Андреевичем и в саду — просторном, тенистом, сбегавшем под горку к Хохловскому переулку. Там из-за высокой садовой ограды видны колокольня и стены соседнего Ивановского монастыря.

Еще круче под гору — картина совсем иная. Шумная Солянка, многолюдная Варварская площадь, где рядом с низенькой церквушкой Всех святых на Кулишках недавно поднялись строительные леса огромного, на полквартала, Делового двора. Начал его сооружать Александр Иванович Второв — с большими миллионами промышленник — сибиряк, делец, по всему видать, американской хватки.

Каков он будет — второвский Деловой двор из бетона и стекла? Мария Федоровна и представить себе не пыталась. Ей куда больше по вкусу старый Гостиный двор на Варварке. Добротный, солидный, с колоннами, памятный еще с девичьей поры, когда выдавали Машу Симонову с миллионным приданым за молодого Тимофея Морозова.

Нынче, на восьмом десятке, вдова мануфактур-советника Мария Федоровна ни на Варварскую площадь, ни на Варварку, ни на Ильинку, где Московская биржа, понятно, и глаз не кажет. Только посмеивается по-старушечьи, когда сынок Саввушка — молодой мануфактур-советник — именует Китай-город на английский манер «Московским сити». И совсем уж недовольно морщится Мария Федоровна, заслышав что-нибудь о Хитровом рынке, который Трехсвятительским переулкам ближайший сосед. К хитрованской голи и рвани старухе Морозовой, прямо скажем, не привыкать.

А вот что выходят из этой голи и рвани опасные смутьяны — это уж никуда не годится! Один этот Максим Горький, вчерашний босяк, нынешний модный писатель, чего стоит! Такому бы на спину бубновый туз, и с богом — шагай себе в Сибирь по Владимирке. Так нет, книжки его печатают! И того еще страшней (это уж точно Марии Федоровне известно) — дружит с тем Максимкой ее старший сын Савва Тимофеевич. То в Нижнем их видели: вдвоем гуляли по Верхне-Волжской набережной, то в Москве, в Тестовском трактире вместе обедали. А то и на Спиридоньевку в гости жалует этот хитрованец!.. Ох уж эта Спиридоньевка... Глаза не глядели бы на хоромы, что построил там Савва для своей Зиновии... И зачем такая роскошь? Будто так уж плохо было молодым жить на Никитской или хоть тут, на Трехсвятительском, где Савва вырос, откуда проводили его родители в гимназию первый раз. Отличный дом выстроил в свое время на Трехсвятительском откупщик Кокарев, совсем не дорого продал его Морозовым, когда разорился. Тогда-то вот Саввушка — наследник долгожданный, сын после четырех дочерей — только-только учился ходить*.

«Эх, Саввушка, Саввушка... Был пятым ребенком в семье, а вырос — стал первым во всей морозовской фамилии. Большую власть забрал и в Орехове, и в Москве... Однако не зазнавайся, сынок, найдется и на тебя управа...»