Дед умер молодым

— Ну как там внучата? Машенька — тезка моя — все пляшет... Еще в актерки пойдет, не приведи господи...

— Что вы, Маше до этого еще далеко...

— А то, смотри, будет в Москве театр Морозовых, как опера Мамонтова. Не ударишь лицом в грязь перед Саввой Иванычем.

— Не будет театра Морозовых, мамаша. Уже есть Московский Художественный театр.

— Ладно, Саввушка, мне на том свете все равно будет... А пока думаю: оба вы — Саввы московские — хороши, что ты, что Иваныч. Побывал старик в долговой яме... Как бы и тебе в нее не угодить, коли разучишься деньгам счет вести. Ты не смейся, всякое может случиться... С театрами этими, поди, тысячи на ветер летят.

— Я не смеюсь, мамаша,— Савва Тимофеевич погасил улыбку.— Однако позвольте*уж мне свою точку зрения высказать...

— Говори, говори, послушаю,— Мария Федоровна поправила очки на носу.

— Ежели, мамаша, по-вашему судить, что все, мол, за деловой конторкой — купеческая блажь, то надо было и Павла Михайлыча Третьякова в свое время остерегать, и Солдатенкова Кузьму Терентьевича, дядю вашего. А глядите: Третьяковская-то галерея — украшенье Москвы... Солдатенковская больница сколько народу от смерти спасает! А солдатенковские издания просвещение народу несут... А клиника на Девичьем поле? Целый корпус там носит имя Тимофея Саввича Морозова... Да и Викула Елисеич по себе память оставил Морозовской детской больницей... Нам с вами, мамаша, надо гордиться, что сословие наше, вышедшее из мужиков, служит своему народу...

Мария Федоровна отмахнулась:

— Складно речи говоришь, Саввушка. Народ, народ... Злодеи, что царя-освободителя бомбой убили, тоже народниками себя называли... Народ, народ... Хоть наших фабричных взять, хоть деревенских — лодыри большей частью, пьяницы, смутьяны. Им острастка нужна, а не поблажки...

Савва Тимофеевич устало закрыл глаза: нет, старуху не переубедишь, не переспоришь.

Мария Федоровна сказала строго:

— Коли ты такой уж о народе радетель, Савва, вот тебе мой приказ: в богадельне в Орехове чтобы к осени капитальный ремонт закончить. Скажешь: строительных рабочих не хватает? Так ты со своей станции с электрической сними. Подождет станция вместе с этим твоим, как его, Краснюковым.

— Его фамилия Красин, мамаша.

— А, все равно... Боюсь, не из красненьких он будет, а?

— Что вы, мамаша, с отличной аттестацией инженер.

— Ну, ну, смотри, Савва. А насчет богадельни слово мое твердо.

Закончив деловую часть беседы, старуха Морозова обратилась к теме родственной:

— Про Елену Кривошеину, Аннушкину дочь. Муженек-то ее Александр Васильич, слыхивала я, государем намедни принят был. В гору идет. Ты с Зиновией собрался бы в Питер Кривошеиных проведать... И Зиновии лестно будет там перед графьями да князьями покуражиться, и тебе пригодится иное новое знакомство... Надо, Саввушка, родню свою помнить. Надо...

«Ох уж эта родня, — с тоской думал Савва Тимофеевич, выходя с Большого Трехсвятительского на Покровский бульвар. Отпустив кучера с экипажем, он решил прогуляться пешком до Спиридоньевки, по бульварам. Хоть и не ближний свет, а продышаться, промяться нелишне.— Ох уж эта родня! До чего же привыкла Мария Федоровна — маменька, бабушка, прабабушка — опекать многочисленных своих потомков. Есть в этой назойливой опеке некая болезненная мнительность. И откуда она берется? Не от тайного ли сознания собственной вины?»

Ведь не всем близким известно, что с Марией Федоровной Симоновой проникла в морозовскую славянскую породу вся эта азиатчина: скуластые лица, малость раскосые глаза, желтоватый оттенок кожи. И не только эти внешние признаки. Где-то там, в недоступных глазу неведомых памяти глубинах давно ушедших поколений, крепко засела дурная наследственность. Неспроста ведь Саша, старшая дочь, потеряла рассудок, не успев дожить до седых волос. Да и сама-то Мария Федоровна со всеми ее причудами, самодурством, строго говоря, заслуживала внимания врачей-психиатров...

«А добряк Сергуня, пуще огня боящийся маменьку? Он ведь тоже со странностями... Сидит себе этаким бирюком в своем Успенском под Звенигородом. Никак не решается невесту выбрать из хоровода барышень на выданье, кружащихся перед богатыми женихами.

Да и о следующем поколении как не задуматься с тревогой?.. Если Сашин сынок оказался на пороге желтого дома почти одновременно со своей матерью, то где гарантия того, что такая же судьба может не ожидать и «Саввичей», его, Саввы Морозова, собственных детей?

Не люблю я родную мать, честно говоря, не могу любить. Но жалею — просто по-человечески. Ведь если вдуматься, старуха всю жизнь подавлена подсознательным ощущением врожденной вины своих предков перед потомками. Чей это грех? В каком поколении и кем именно из Симоновых совершен он?.. Отсюда, наверное, и исступленное стремление Марии Федоровны замаливать грехи перед господом богом?»