Дедейме

Ханна поначалу хотела уйти от мужа, но дети воспротивились и уговорили остаться, не делать глупостей и забыть. Ханна покорилась, но с тех пор вообще перестала следить за собой, оплыла, сбросила туфли и навсегда переобулась в старые тапочки. Все платья стали ей малы, а новых она не заказывала. Ее постоянной одеждой был халат, а из-под косынки выбивались седые кудри, которые она не считала нужным закрашивать.

Когда Эрке только пошла в школу, Ханна стала бабушкой: у старшего сына, Довида, родилась дочь. Забрав Шекер к себе на воспитание, Ханна опять стала «молодой матерью». Правда, на ее внешности это никак не отразилось.

Раз в неделю Эрке купала Ханну: поставив в ванную табурет, намыливала ее тело мочалкой. «Хор-хор», – просила Ханна, еще потри. Тело Ханны чесалось и зудело, и Эрке со всей самоотдачей пыталась сделать матери приятное. Но она не могла заменить ей любящего мужа. Эрке пыталась уговорить мать одеваться лучше, несколько раз приносила ей сделанные на заказ просторные туфли 42-го размера и красивые, но неброские бархатные, шерстяные и ситцевые платья. Ханна, казалось, была рада этим подаркам. Но убрав их в дальнюю комнату, она больше никогда к ним не прикасалась. Однажды Эрке провела в доме родителей генеральную уборку и увидела, что платья съедены молью, а обувь сжалась и потускнела от сырости. Больше Эрке не делала попыток сделать маму красивой.

Справа от входа был мужской стол, за которым каждый вечер ужинал и принимал гостей отец. Сейчас на нем стоял термос и недопитый отцом чай. Слева от входа был низкий – чтобы не мешать мужчинам смотреть телевизор – женский стол. Кровать отца стояла здесь же, в прихожей, и заслоняла собой запертую на замок дверь на второй этаж. Из двенадцати комнат в доме использовались только три, остальные были заперты и пустовали. На второй этаж ходить строго-настрого запрещалось, но иногда матери требовалось взять что-нибудь оттуда и она отправляла Эрке, потому что самой подняться ей было не под силу. В шести шикарных комнатах все было покрыто пылью, будто законсервирована роскошная жизнь, которой могли бы наслаждаться Ханна и Натан, если бы захотели. Лепнина на потолках, мебель из красного дерева, дорогие кинжалы и ковры ручной работы, все в золоте, серебре. В сервантах – коллекционный импортный коньяк и дорогие вина. В ванной – дорогая сантехника. Это был совсем другой мир, не тот, в котором родители привыкли жить. Они никогда не пользовались этой роскошью, а предпочитали довольствоваться малым.

Эрке пересекла прихожую и прошла по коридору. В маленьком закутке под лестницей, между кухней и туалетом, стояла кровать матери – прямо у входа в большой зал, где проводились зимние праздники.

– Дорогие женщины! – поднимал бокал сидящий во главе длинного прямоугольного стола Натан. – Вам огромный спасибо, что вы поздравили нас, мужчин, в честь наш праздник Красной армии и морского флота. Накануне будет ваша праздник. Мы в тройном размере вас поздравим. Сегодняшний вечер вы огромный дело сделали для нас. Поздравили нас, веселите нас. Вот большая Галя, маленькая Галя, Рая, Зоя, Эрке. Танцуют, нас приглашают на танцы. Это прелесть… это сверхпрелесть!

– Небывалая, – вставил слово Борис.

– Небывалая прелесть, – подтвердил Натан. – Спасибо вам!

– Папа этим тостом сказал, что то, что стол накрыли женщины – это прекрасно. Но папа говорит, что мы на Восьмое марта сами будем стоять у плиты, сами будем готовить обеды и сами будем накрывать столы! – добавил Борис.

– И сами будем кушать, – вставил слово Гарик.

– Наши внуки, дети! Дай бог им здоровья, чтобы мы видели их определены, или, как по-русски, я не могу сказать. Чтобы мы их определили, чтобы они жили, здравствовали, по стопам – как мы вели себя, так чтобы и они по стопам нашим вели себя. У нас в семье курящих нет, пьющих нет, любящих… Любить – это надо, без любви нельзя жить. Правильно я говорю? – Натан посмотрел на присутствующих. Все закивали: «Да, правильно!» – Вот. А в остальном плохой поведений у моей семьи, у моей породы нет. У меня пятьдесят-шестьдесят человек в семье и все они хороший семьянины, мои дети. Дай бог, чтобы они шли по такой традиций, по такой путь и жили-здравствовали.

Едва Натан произнес эти слова, как комнату наполнила музыка. Кто-то включил магнитофон, и дети хором запели:

Мы желаем счастья вам, счастья в этом мире большом!
Как солнце по утрам, пусть оно заходит в дом.
Мы желаем счастья вам, и оно должно быть таким, –
Когда ты счастлив сам, счастьем поделись с другим.

6

Эрке на цыпочках пересекла зал и подошла к комнате Шекер, которая примыкала к нему с другой стороны. Дверь была приоткрыта, но не было слышно никакого движения. Очевидно, Шекер еще спит. Эрке заглянула в щелку: Шекер лежала на кровати с открытыми глазами и смотрела в потолок, по ее щекам текли слезы. Когда Эрке открыла дверь, девочка вздрогнула.