Дедушка, не спи!

Конечно, я подозревал, что он пьян. Напился до чертиков, из-за чего летал в галлюцинациях. Но некая осторожность побудила меня не полагаться на это мнение. И здесь я не ошибся. Дедушка был абсолютно трезв. Трезв от страха. Он сидел ко мне полу боком, и я видел, как по его лицу текут слезы. Он трясся, кусал губы, скоблил ногтями по полу, и все это происходило с неизменной деталью. Он не спускал глаз с одной точки.

Дедушка смотрел поверх ботинка, лежащего на столе, в то место, куда обращен каждый дневальный, заступающий в суточный наряд. Только сейчас за столом никто не сидел. Стул пустовал, как лысое дерево в период зимовья. Ботинок не двигался. Документы лежали мертвым грузом, и даже рассыпанный пепел на них застыл, как лед. Я уже подумал вернуть его в сознание, когда спинка стула начала перемещаться из стороны в сторону, словно кто-то ее толкал.

Дедушка выдохнул и застонал. Его руки уперлись в пол. Он отрицательно замахал головой и залепетал очередные мольбы.

— Дедушка, там никого нет, — прошептал я, и вдруг понял, что на меня он не обращает никакого внимания.

Он словно переместился в другую реальность. И если бы в эту комнату зашла вся рота, он бы никого не увидел. Он уставился в одну точку, потому что там кто-то был.

Я подошел к столу и выключил свет. Секунду тишину канцелярии нарушал лишь гул холодильника. Потом дедушка закричал.

Глава 9 История повторяется

В конце января выпал снег, с гор спустился сильный ветер и на несколько дней город погрузился в транспортный коллапс. Автобусы, троллейбусы и маршрутки, набитые пассажирами, стояли в пробках, а пешеходы, укутанные в теплые куртки, двигались по улицам парами, держа друг друга под руки, чтобы лишний раз не оказаться в кустах или на проезжей части. В Новороссийск пришла зима.

Когда город наполнялся ветром, утренние построения начинались с опозданий. И если ранее, кто не являлся на них, точно попадал в наряд, то теперь распорядок дня стал более снисходительным. Причиной тому послужила срочная госпитализация командира роты. Моего деда определили в больницу, а нам приставили другого командира — майора Плошника. Плошник был малость отстраненным от руководства человеком и к строгости своих курсантов не приучал. Как результат, часть роты вообще ему не подчинялась, другая только делала вид, что следует его указаниям.

Как-то раз я поднимался на свой этаж и попал на очень неприятный сюрприз. В семь утра весь личный состав роты был построен в холле перед начальником строевого отдела и заместителем нашего командира. Рота — около тридцати человек — стояла ко мне лицом, а офицеры спиной. Я остановился, раздумывая, стоит ли идти на рожон. По уставу академии весь личный состав, вне зависимости от места проживания, обязан находиться в казарме от отбоя до подъема. Того, кто нарушал устав ждало наказание. Какое? Последнее слово всегда оставалось за командиром роты. Но сейчас в казарме находилось более высокопоставленное лицо, и, как я подозревал, причина тому нашлась более чем серьезная. Ребята увидели меня и тайными знаками показали поворачивать назад. Я отступил к лестнице, и тут речь начальника строевого отдела прекратилась. Он обернулся, и заметил меня.

— Ты кто такой? — обратился он.

Отходить было некуда. Я понял, что вскрылся.

— Это мой, — ответил Плошник.

— Иди сюда, курсант, — повелел капитан третьего ранга.

Я зашел в холл и опустил глаза в пол. Я уже чувствовал себя наказанным, и смотреть в лицо начальнику не мог. Его образ был не столь суров и бездушен, как у моего деда, но приятного в нем было мало.

— Где вы были? — обратился он.

— Бегал, — пробормотал я.

— Далеко?

— На зарядку.

Он окинул мой внешний вид, который в каком-то смысле можно было отнести к спортивному, и сказал:

— Встать в строй.

Я поплелся в конец строя, где сонные курсанты пытались подколоть меня не особо смешными шутками.

Начальник строевого отдела говорил еще около двух минут. За то короткое время я понял, что ночью в роте приключилась беда, и виноваты в ней несколько придурков, которых командир почему-то очень любил.

Когда всех распустили по кубрикам, я запер дверь на замок и сел напротив Миши.

— Что они сделали?

— Ничего.

Я нахмурился.

Миша улегся на подушку и отвернулся к стене. Только сейчас я заметил, что в двери нашего кубрика было выбито стекло.

— У тебя плохое настроение? — поинтересовался я, разглядывая пустую оконную раму.

Гомон несся из коридора. Каждый, кто проходил мимо заглядывал внутрь.

Миша не ответил. Я не стал его мучить, вышел из кубрика и пошел по коридору, считая выбитые стекла.

Один, два, три, четыре. Кто-то наблевал под дверью. Пять… Оборванные искусственные цветы валялись за комнатой бытового обслуживания. Сигаретный окурок торчал из прожженной пластиковой крышки, прикрывающей электропровода. Со стороны туалета два дневальных начинали подметать пол. В помещении было холодно.