Дедушка, не спи!

— Я не читаю книги, и бегать не люблю. Я петь люблю. Обожаю «Король и шут»! Все песни их знаю. Хоть сейчас спрашивай, любую напою. Я стихи читаю хорошо. А еще я танцевать люблю. И у меня неплохо получается.

Она сделала несколько движений, напевая какую-то мелодию.

— Ты умеешь танцевать?

— Нет!

— Хочешь, научу?

Я даже не подозревал, что танцам учатся. Для меня танец представлял собой кашу из прыжков, махов и вращений. У девочек получалось танцевать красиво, потому что тело у них гибкое и легкое. Оно поддается пластике. В свою очередь, тело мальчиков грубое и тяжелое, и я не знал ни одного товарища, у кого бы получалось неплохо танцевать.

— Не очень, ответил я. — Танец — это дело женское. А парням лучше мерится силами на турнике или на футбольном поле.

Подул холодный ветер. Сабина взяла меня за плечи и развернула на девяносто градусов.

— Стой так. Я в майке, мне холодно.

— А мне?

— Тебе хорошо. Ты парень. Я вот что хочу сказать. Все вам, мальчикам, только турник и футбол. Когда вам девочки начнут нравиться? Когда вы будете приглашать нас на свидания, дарить цветы, приглашать на танцы. Хотя бы на школьные. Когда?

— Нам всегда нравились девочки, — ответил я за себя и за всех, кого подразумевала Сабина. — А вот к вопросам о цветах… это уже у каждого по-своему проявляется.

— Честно ответил!

Я почувствовал, как она прижимается к моей груди.

— Мне холодно, — сказала Сабина. — Ты такой теплый.

Она прижалась сильнее, и мне не оставалось ничего другого, как обнять ее за плечи. Я сделал это так неуклюже, что девочке пришлось подстраиваться под мою руку. Наверное, среди ее кавалеров, еще не было таких деревянных парней. Мы стояли полуобнявшись, и эта поза казалась мне не легкой, но приятной. Девочка дышала мне в грудь, и ветер я почти не чувствовал. Так мы простояли, пока по дороге не проскочила машина, окутав нас пылью и мелкими камнями. Потом Сабина пожаловалась:

— Так домой не хочется. Мамы нет, и мне страшно одной.

Я глянул на ее дом — старую хату, стены которой выпирали бугром, словно уже не выдерживали веса крыши. В одном окне горел свет, и дом смотрелся одноглазым.

— Мне тоже домой не хочется.

— А ты бы мог посидеть со мной эту ночь? Когда мама вернется, мне будет не так страшно.

— Я не против, а вот моя мама…

Сабина изобразила самое печальное лицо, которое только может изобразить девочка ее лет.

— Пожалуйста.

Некоторые вещи в ней для меня до сих пор оставались загадкой. К примеру, как можно не бояться ночью идти в чужой дом, и так бояться своего? Я мог у нее об этом спросить, но момент был не подходящий. Сабина жалась ко мне, как котенок, и во мне крутились смешанные чувства, тесно переплетенные между желанием, волнением и страхом.

— Я спрошу маму. Надеюсь, она встанет в твое положение. И потом вернусь.

Она пошла к крыльцу, а я побежал к себе. Через пару минут я поднимался по ветхим ступенькам ее дома. Мы прошли в крохотную комнатку, где стоял стол и две кровати. Стены были завешены коврами, а там, где ковров не было, виднелись пожелтевшие обои, внешний вид которых говорил не только о старости, но и о дырах в крыше, откуда по стенам иногда стекала вода. Пол в комнате просел, и я подумал, что если здесь разлить ведро воды, можно с легкостью предугадать место, где воду придется собирать совком. В целом, комната смотрелась, как уютный подвал, а ночью, когда ее освещала пара ламп, торчащих из потолка на облупленных проводах, подвал был подобен развалинам.

Сабина встала у изголовья одной из кроватей и сказала:

— Знаю, о чем ты думаешь. Ты думаешь, что наш дом еще страшнее, чем тот дом на углу. Пусть так, но мы к нему привыкли. Поэтому нам здесь хорошо.

— Все нормально, — я сделал вид, что нисколько не удивлен и добавил: — Мой дом мало чем отличается от твоего.

— Правда?

— Ему пятьдесят лет!

— И нашему около того.

Она посмотрела на просевшие половицы. Они словно говорили: наступи — и провалишься в такой глубокий колодец, где тебя никто никогда не найдет. У Рамилки в огороде имелся подобный колодец. Мурашки бежали по спине, когда мы заглядывали в его зияющую пасть.

— Я отпросился на всю ночь. Чем будем заниматься?

— Хочешь чаю?

— Пожалуй.

Она оставила меня в комнате и удалилась на кухню. Высидеть и минуты в одиночестве я не смог. Мне очень хотелось взглянуть на весь дом.

Кухня представляла собой еще более удручающее зрелище, чем комната. Внутри ощущался не только недостаток квадратных метров, но и золотых рук хозяюшек, которые должны хоть изредка заботиться о порядке и чистоте. Здесь все держалось на честном слове. Все шкафчики, вешалки, даже крепления вытяжки над плитой были выворочены из прогнивших стен. И казалось, стоит чихнуть, и все, что сейчас висит, посыплется на пол. Но Сабина совершенно это не замечала. В ее движениях не было никакой сентиментальности, словно девочка заранее знала, когда очередная скоба отколется от стены, и еще десяток тарелок разобьется вдребезги. Она сказала: «Мы к нему привыкли!» Привыкли до такой степени, что не замечали, как медленно дом приходил в упадок.