Дедушка, не спи!

Рамилкины родители по-прежнему жили на нашей улице. Его отец и сейчас верил, что сын вернется живым и невредимым. Его тела так не нашли, и один Бог знал, где Рамилка прячется от своих родителей. Так думали все, кроме меня. Возможно, Рамилка и был счастлив, но его родители, вряд ли. Их дом покосился на правую сторону, и по стене поползла трещина. Отец Рамилки все так же ездил на старой машине с прогнившим кузовом и помятым бампером. Денег на новую у них не было.

Владик?

Пожалуй, кто почти не перетерпел никаких изменений за пять лет — это Владик. А если его и коснулись какие-то изменения, то только в лучшую сторону. Владик закончил десятый класс с двумя четверками и подавал неплохие надежды на медаль. Родители гордились своим сыном, не смотря на то, что он все чаще уходил от реальности, скрываясь в виртуальном мире. Когда-то давным-давно мы звали его на футбол, но спорт его не пристрастил. Только компьютер изо дня в день заполнял его сознание. Уже тогда я предвидел, что после одиннадцатого класса он не разлучит себя с информатикой. Поступит в институт на специальность близкую к программированию и понесется вперед.

Я остановился перед синим забором и почувствовал, как от страха по телу бегут мурашки. Все вернулось, как пять лет назад. Дом стоял на месте, ставни наглухо закрыты, на заборе цепь с замком, во дворе бурьян по колено. Я поглядел на трубу. Дым не шел. Звезды горели, не хуже новогодней гирлянды, и двор был освещенный везде, где на землю не падала тень.

«Никого», — прошептал я. Неужели никто так и не вселился сюда за столько времени?

Дом промолчал. Мне почудилось, будто труба выдохнула, после того, как вопрос гипнотически полетел в ее сторону.

Я перелез через забор. Собаки бодрствовали поздней ночью, и точно в подтверждение этому со стороны Рамилкиного двора, раздалось злобное рычание. Пес несколько раз рванул по земле лапой, будто набирая разгон. Хна зашелестела, и забор закачался. Это чертовски смешно — наблюдать, как собака лезет через забор. Пес не мелочился. Он прыгнул, вскарабкался на верхнюю доску, и просунул морду сквозь заросли хны. Сил залаять у него не хватило, и он просто повис, не сводя с меня глаз.

Я оттянул крышку от края и заглянул внутрь. Со дна погреба исходил холод.

Я достал телефон и включил фонарик, предназначенный для фотосъемки. Свет был куда ярче, чем пять лет назад от огромного трехбатарейного фонаря, но его рассеивание пагубно влияло на дальность. Я почти ne видел дна, и мне пришлось ждать, пока глаза адаптируются, и из темноты, наконец, появится арка. Уровень воды заполнял ее на треть.

Пять лет назад я оставил под крышкой погреба моток веревки. Долгое время я и сам не мог объяснить себе, зачем это сделал. Действовал, как лунатик, поймавший сигнал неизвестной цивилизации. Мое состояние подчинялось инстинктам самосохранения. Я едва помнил, как сунул моток между кирпичами, но когда сдвинул крышку, руки сами потянулись в нужный угол. Веревка была на месте. Более того, крышка обросла сорняком и хной, и я не исключал возможность, что ее никто не касался за прошедшие годы.

Погреб дыхнул затхлым воздухом, в котором я уловил нечто среднее между разлагающимся мусором и городскими нечистотами. Зловонье поднималось со дна плотным тошнотворным облаком. От одного вдоха мне стало дурно.

Я сдвинул крышку полностью, обнажив некогда разрушенный люк. Через несколько минут ядовитое облако рассеялось, но резкий запах полностью не исчез. Он, точно яд, застрял у меня в ноздрях, отчего с глаз покатились слезы, а во рту стоял неприятный горьковатый привкус. Я размотал веревку и один конец привязал к ореху. Доску небольшого размера удалось оторвать от тыльной стороны забора. К ней я привязал другой конец веревки и спустил на воду.

Сунув телефон в нагрудный карман так, чтобы фонарик освещал путь, я спустился вниз.

Тяжелый воздух окутал меня с ног до головы. На теле выступила испарина. Каждое движение влекло за собой усталость. Я не мог сконцентрироваться. Сознание было рассеянным, перед глазами переливались круги. Какое-то время я простоял у стены, пытаясь прийти в себя. Чуть позже мне стало лучше, но дурной запах нисколько не ослаб. И тогда я решил взглянуть на то, что его источает.

Большая половина погреба обросла зелеными водорослями. Со стен исчез водянистый мох, и камни покрыл розовый грибок. Противоположная от арки стена разрушилась до основания, и представляла собой покатый склон из земли, водорослей и мусора. Все, что столько лет хранилось под домом, осыпалось на дно, и я не сомневался, что споры грибка и водорослей появились именно оттуда. Теперь травянистые создания, от запаха которых к горлу подкатывала тошнота, и все тело ныло от бессилия, являлись правомерными хозяевами этого места, если не одно «но». Вокруг арки водоросли делали полукруг, а грибок на стенах и вовсе не подступал ближе, чем на метр. Эта зона выражала полное отчуждение, будто являлась частью другого погреба. Что было за аркой, я не видел из-за рассеивания света.