Дедушка, не спи!

— Когда мы встретимся… там. — Он бросил взгляд в пучину.

Раскаленный воздух дрожал на горизонте.

Тут я обратил внимание на то место, где был маленький остров, и не увидел ни следа. Огромное синее море вокруг, и только гребни волн белыми барашками стремились к горизонту.

Я шел за Рамилкой, а в голове повторялась неоконченная фраза.

«Море ненадолго отвлечется, и даст нам спокойно посмотреть представление». А что будет, если море заволнуется?

На первый взгляд, это был райский уголок, где сушу нельзя представить без воды, но чем дольше я шел, тем больше понимал, что своя суровость здесь присутствуют. Она просто скрыта. Будто я гость, а все остальные — хозяева, и, чтобы не оставить дурного представления о своем доме, они скрыли все самое черное за светлой стороной. Солнце садилось, и в душу закрадывалась тревога. Ангел на правом плече советовал остановиться. Внутренний голос вторил одно и то же: «Идут, идут, идут». Актеры уже готовы к представлению.

Рамилка глянул на солнце и ускорил шаг. Он изредка оборачивался, чтобы удостовериться, не отстал ли я. А солнце уже клонилось к лесу, и именно в этот момент с гор донесся гул. Тот самый леденящий гул, что я слышал в погребе и тоннеле.

Я уставился в направлении гор и увидел, как верхушки высоченных деревьев пришли в движение, а вслед за ними содрогнулась земля. Рамилка раскрыл рот от восхищения. Он указал туда, где деревья исчезали, будто кто-то прокладывал дорогу, попутно выдирая все торчащее из почвы.

— Идут, — прошептал он, и я, наконец, понял, кому принадлежал этот голос. — Идут!

Приближающийся гул казался мне линией, разрезающей небо. Он пронизывал пространство, как рев реактивного двигателя. Вокруг все остановилось. Ветер замер, воздух застыл, солнце повисло, едва касаясь горы, голубое небо куполом охватило берег. Свет больше не изменялся, и я мог видеть, как исчезающие верхушки деревьев подбираются к морю, и что теперь их отделяет от нас всего несколько десятков метров. Гул спустился с горы, и я услышал лязг железа и стоны. Земля дрожала. Я коснулся ладонями лица: жар исходил потоками, словно внутри меня кипел вулкан. По спине стекал пот, ноги подкашивались. Я замер, в ожидании представления.

— Идут! — Рамилка вытянул вверх руки, словно приветствуя атлетов перед стартом.

Деревья расступились, и на дорогу вышли… люди.

Мужчины и женщины, бабушки и дедушки, дети — они шли строем, закованные в цепи, которые висели у них на руках и ногах. Цепи были настолько тяжелые, что люди гнулись под их весом и стонали. Кто-то кричал. Кто-то молил Бога, чтобы он смилостивился над ним. Кто-то рыдал. Кто-то падал от слабости и тут же вставал, потому что короткая цепь впереди идущего тянула его за собой. Толпа шла, раскачиваясь, как надувной шатер, а стоны и мольбы содрогали воздух и землю. Стволы деревьев, что росли по бокам дороги, не давали людям сбиться с пути. Цепи лязгали, словно камнедробилки. Я закрыл глаза, чтобы не видеть этот ужас. Голова закружилась, и я не удержался на ногах.

«Они не хотят туда идти! Они не хотят!»

Шум не смолкал. Я убрал руки от лица и почувствовал, как теплые слезы потекли по щекам. Сквозь них я разглядел знакомую фигуру, шествующую с самого края толпы. Человек не стонал, но тяжесть цепей так сильно тянула его к земле, что он корчился от боли. На его лице я не видел страха. Он шел, словно глупец, не понимающий, что происходит. Растерянный взгляд метался по сторонам, и в какой-то момент он заметил меня и его рот раскрылся, будто он хотел что-то произнести. Я увидел, как шевелятся его губы и он замедляет свой ход. Но цепь натянулась и потащила его вперед — как раба, за которого уже уплатили деньги.

— Олег, — прошептал я. — Это же Олег!

— Да, — сказал Рамилка. — Сегодня его очередь.

Я смотрел ему вслед, пока его фигура не затерялась в толпе других узников. И тут море разверзлось. Волна поднялась такой высоты, что могла смыть с берега все пальмы. Гребень походил на пасть огромного змея, а по бокам от него исходили тысячи щупалец из ракушек, песка и воды.

Я обернулся. Из чащи леса выходили последние закованные. Их стоны были самыми громкими и пронзительными. Шли дети. Я думал, что от их плача у меня разорвется голова. «Зачем ты меня сюда привел?!» — мысленно кричал я Рамилке. Он стоял передо мной и наблюдал, как дети уходят в пучину, а море, будто рыбак, довольный хорошим уловом, сыто поглаживает себя по животу. «Конец движется, — подумал я. — И скоро замкнется». Дети сошли с дороги, и волна обрушилась на них, как подорванный небоскреб. Пыль брызг и пены взметнулась в небо. Гул смолк, будто кто-то нажал на кнопку «Стоп», и все стало, как прежде. Наступила ночь.

— Куда они ушли? — только и сумел вымолвить я. — И почему они в цепях?

— Неужели ты так ничего и не понял? — изумился Рамил. — Мы мертвы, Дэн. Мы все мертвы. И то, что ты видел, — толпа мертвецов, которым больше никогда не увидеть солнца. Море забрало их себе. А цепи… эти цепи тяжелы лишь для мертвых.

— Что случилось с тобой?

— Я тоже мертв, дружище. И нам с тобой не по пути.