Лиза молится, чтобы разговоры о членах прекратились немедленно, иначе она блеванёт им под ноги золой своего выгоревшего «я»; её больше нет, она закончилась там, в спортивном зале. От неё осталась, разве что только телесная упаковка, у которой скоро должен кончиться срок годности, но это не ей решать, когда подвергнуть её утилизации.
Времени на обсуждение конфуза Элизы катастрофически не хватает, и неофитам приходится выбрать душ вместо дебатов о сексуальной жизни доброжелательной; рядом с ней задерживается только парень с противно ломающимся голосом.
— С тобой можно делать всё, что душе угодно, пташка, — эрудит склоняется в три погибели над телом Лизы и думает совсем не об утренней тренировке, скорее о повседневно-привычной эрекции, рвущей спортивные брюки.
— Давай, сделай это, — науськивает его Эрик, материализовавшийся, словно из уплотнённого воздуха за спиной озабоченного паренька, — ты же хотел…
— Вовсе нет, — оттенки на лице новобранца меняются с такой же скоростью, как в штанах падает утренний стояк; сердце беспокойно простукивает траурный марш, его слышно даже за пределами Ямы.
— Моё дело предложить, — спокойно отвечает Лидер и добавляет: — Напомни мне, что наручники сегодня ночью будут красоваться на твоих руках.
Лиза не знает, радоваться ей такому защитнику или плакать, потому что у такого защитничка плата слишком высока. А когда это бесы довольствовались малым? Её вообще удивляет, почему земля под его ногами до сих пор ещё не разверзлась, но Гёте уже когда-то дал на это объяснение — «Я рад бы к чёрту провалиться, когда бы сам я не был чёрт».
— После обеда мы с тобой поедем во фракцию Доброжелательности, — Эрик освобождает руку дивергента от наручников и скользит взглядом по её соскам, что затвердевают от режущего по груди холода, гуляющего по комнате, — хочется понять, какого хрена ты оттуда ушла.
========== Часть IV. Фракция Доброжелательности. ==========
Первую половину дня Лиза ходит по Яме, словно приговорённая к смерти через отсечение головы начищенным лезвием топора; Эрик ходит за Лизой, словно палач, готовый с минуты на минуту привести приговор в исполнение. Так они и ходят друг за другом, каждый раз замыкая узкий круг, состоящий из двух человек, пока не наступает время обеда.
В столовой Лиза слушает, как за спиной Эрик стучит тарелкой и переговаривается с другими Лидерами; она пытается уловить спасительное — «я после обеда поведу неофитов в кабинет симуляции, завтра финальный тест», но слышит лишь — «мне нужно отлучиться во фракцию Доброжелательности, подмени меня, Том».
— Чего дрожишь над говяжьей котлетой?
Пик её нервозного, эпилептического состояния замечает урождённая бесстрашная, сидящая с ней за одним столом. По Лизе скатывается лава горячего пота под мешковатой ветровкой без вентиляционной системы охлаждения. Ей нечего ответить внимательной девушке с серо-зелёными глазами; ей просто не хочется лицезреть ещё одну смерть невинного новобранца.
Элиза встаёт со всего места, что не успело достаточно сильно прогреться под ней, прощается с ребятами и идёт по направлению к выходу. За ней следует Эрик, она понимает это по присвистам, доносящимся со стороны стола Брианы и парня с дебильным голосом. Лиза вздрагивает, когда пальцы «палача» ложатся не соскабливающимися наклейками на локоть левой руки; сегодня её тело вновь будет гореть под мочалкой, напоминающую пемзу для сухих, растрескавшихся пяток.
— Тебе стоит найти парня, — вполголоса произносит Лидер, буквально выпихивая дивергента из столовой. Их бёдра периодически соприкасаются при тесной ходьбе, и Лизе мерещится, что она уже прижата телом Эрика к земле.
— Мне осталось всего ничего, зачем мне он? — за странным советом, наверняка, скрывается ключ к продлению её никудышной жизни.
— Вокруг нас витают неправильные слухи.
— Нас нет, и витать там нечему.
«Нас» никогда не должно было быть в их судьбах: она, не будь дурой, осталась бы в отчем доме, а он — насиловал, например, Бриану. Но карма, как и божий перст, отвратительная штука.
— Надеюсь, ты урегулируешь к вечеру этот вопрос.
— Предлагаешь мне клеиться к парням, как дешёвка?
— Ты и так дешёвка, если ещё чуть-чуть упадёшь в цене, то ничего с тобой не случится.
Их разговор набирает градус, а они ещё даже не дошли до железной дороги.
— Тогда, зачем тебе трахать меня, если моя цена не доходит и до бакса?
— Стоп, — Эрик резко притормаживает на повороте. — Разве я разрешал пререкаться со мной? Разве ты встала со мной на одну ступень?
Лиза покорно затыкается.
К поезду, безостановочно скрипящему по рельсам массивными колёсами, они подходят в полной тишине. В Чикаго солнце, и сцепленные вагоны блестят от налипших рафинированным подсолнечным маслом лучей без запаха и цвета.