Дефицит Высоты. Человек между разрушением и созиданием

Безусловными рекордсменами в оборотничестве являются большевики. Они оказались особенно изощрёнными в умении прикрывать творимое разрушение благими намерениями и позитивными программами помощи, спасения от голода, просвещения. Это изъятие церковных ценностей и позорная продажа наиболее замечательных шедевров российских музеев в США, прикрывавшиеся благими целями помощи голодающим и проведения индустриализации. Это так же и материальная «помощь» Сороса российским учёным, целью которой был сбор данных о научных разработках в России, это его же учебники извращённой истории для России и Украины. Это и «Зелёные», подключённые крупными международными корпорациями к обеспечению их ресурсами и рынками, это и волонтёры, снимающие в Сирии фейковые провокационные постановки, это и прикрывающиеся вывеской «Врачей без границ» в той же Сирии, это «свободные и независимые» журналисты, занятые фабрикацией грубой и наглой клеветы. Вот как Б. Грасиан описывает методы оборотничества: «Хитрость никогда не совершает того, что возвещает, целится так, чтобы разить там, где не ждут. Злокозненность использует для обмана самое правду, коварство надевает маску чистосердечия». Они умеют выглядеть искренними и быть убедительными, несмотря на сомнительность своих намерений. Так, по словам С. Леца, «на рогах дьявола нимб держится крепче».

Самый простой приём оборотничества — камуфляж. Более амбициозные и масштабные прячутся за вывеской борца за высокие идеи. Век назад это было освобождение народа, сейчас демократия. Самая примечательная фигура из всех борцов за демократию, пожалуй, Сорос. Век назад высокой идеей был интернационализм, сейчас европейские ценности. И, конечно, такой, будем откровенны, полуазиатский народ, как русские, эти европейские ценности понять не в состоянии. Чтобы в полной мере прочувствовать их нужен какой-то другой народ, более демократичный, динамичный, готовый сломать всё старое (ну ведь не он его строил!), и построить удобное для себя новое. Но надо, чтобы фамилии представителей этого передового народа не очень выделялись. Даже если широкие массы настроить очень по интернациональному, фамилия Джугашвили не будет восприниматься русскими как что то близкое и родное. Сталин, безусловно, лучше. Даже лучше, чем Ленин. Тут сталь, а там какая то непонятная лень.

Но прятаться, так прятаться. Поэтому наилучшим вариантом являются привычные, ещё лучше известные русские фамилии. И эта мимикрическая чехарда явила множество казусов и нелепостей. Был такой генерал-губернатор Санкт-Петербурга А. Д. Зиновьев (изображён И. Репиным на картине «Заседание Государственного Совета», есть очень достойный в профессиональном отношении подготовительный портрет), прекрасно! Аппельбаум становится Зиновьевым. Кстати эта рокировка — двойная удача, потому что вслед за фамилией к Аппельбауму перешёл и пост первого лица в Петрограде. Правда по воспоминаниям современников это был толстый и неопрятный, очень неприятный в общении человек. То есть совсем не тот губернатор, но фамилия то Зиновьев! Вот, и поди тут, разберись. На этом то как раз всё и строилось. Чтобы не разобраться было. Так и Розенфельд превратился в Каменева. Тут тебе металл и камень, сталь и гранит — понятно, что с этими большевиками шутки плохи.

Об одном, почти анекдотическом случае, произошедшим с ним в начале 50‑х., вспоминает Э. Рязанов, ставший почти культовым режиссёром после фильма «С лёгким паром». Его фильм о том, как Ельцин с семьёй кушает котлетки, примостившись за крохотным столиком на кухне своей малогабаритной квартирки, практически забыт, а зря. Конечно фильм этот по классу уступает «Вокзалу на двоих», но по драматизму даже и превосходит. Когда смотришь, как недоедающий претендент на пост президента (дела, государственные заботы, перебои со снабжением, да мало ли ещё чего!) кладёт в рот тощенькую котлетку, слёзы наворачиваются на глаза.

Итак, в институте на экзамене по Марксизму-Ленинизму преподаватель вдруг зловещим голосом спрашивает его: «А вы случайно не родственник того Рязанова?». Тот Рязанов (настоящая фамилия Гольденфарб) был большевиком, репрессированным ещё в 30‑х годах. Этот Рязанов, уже откуда-то узнавший, кем был тот Рязанов, похолодел от ужаса и стал лепетать, что он никакого отношения к нему не имеет, и вообще у него никаких родственников нет (всё это он артистично и в лицах рассказывал на своей встрече со зрителями). Преподаватель, вполне насладившись его испугом, и даже поставив приличную оценку, в конце концов его отпустил. Весь юмор ситуации в том, что Рязанов — это тоже не настоящая фамилия рассказчика. Он тоже сменил свою фамилию, чтобы избежать проблем на жизненном пути. Но, как выяснилось, не совсем удачно.