Дегустаторши

Ночью, примерно через неделю, меня разбудил тихий стук по стеклу. Я зажгла керосиновую лампу, подошла к окну и увидела Циглера: он стоял так близко, что отражения наших лиц в оконном стекле почти совпали. Накинув пальто, я вышла на улицу, и он объяснил, когда и где мне нужно встретиться на следующий день с неким доктором Швайгхофером: тот уже знал обо мне и вообще был надежным человеком. Удостоверившись, что я все запомнила, Циглер торопливо пожелал мне спокойной ночи и, пожав плечами, как когда-то, пошел прочь.

– Значит, увидимся завтра на станции, – сказала я ему вслед.

Он кивнул.

Утром, прощаясь, Герта крепко обняла меня, а Йозеф, потупившись, подошел к ней сзади и, вытянув руки, заключил в объятия нас обеих. Потом свекры еще долго смотрели, как мои следы в последний раз скрываются за поворотом на Гросс-Парч.

Это было в самом конце ноября. Я уезжала в Берлин с личным поездом Геббельса – правда, самого Геббельса в нем не было. Альберт Циглер тоже не пришел.

42

При словах «поезд Геббельса» мне представлялось что-то вроде «Америки», точнее, теперь уже «Бранденбурга», о котором рассказывал Крумель. Интересно, он тоже уезжал сегодня? Может, мы даже окажемся на соседних полках? Нет, наверняка, отправился вместе с Гитлером: кто же еще приготовит ему манную кашу? У фюрера несварение желудка, он вечно нервничает в дороге, особенно сейчас, когда война почти проиграна, но манная каша – средство от всех болезней: видите, верный Крошка заботится о вас.

С доктором Швайгхофером, как и обещал Циглер, мы встретились в Гросс-Парче, в неприметном баре, ровно в восемнадцать часов. Кроме нас, посетителей не было. Хозяин долго сметал в ладонь просыпавшийся на стойку сахар и, лишь покончив с этим, подал мне чашку чая, к которой я, правда, не прикоснулась. Циглер говорил, что я узнаю доктора по усам, таким же, как у Гитлера. Однажды в сарае он проболтался, что фюреру нередко советовали их сбрить, но тот отвечал, что не может – нос, мол, слишком широкий. Нос Швайгхофера был тонким, изящным, а усы – светлыми, даже чуть желтоватыми: наверное, от сигарет. Войдя, он обвел взглядом пустые столы, увидел меня и, подойдя ближе, назвал по имени. Я в ответ назвала его и протянула руку, которую он торопливо стиснул, кивнув: «Пойдемте».

В машине Швайгхофер рассказал, что часовому у входа велели пропустить меня на станцию, даже не спросив документов.

– Оказавшись внутри, идите за мной, быстро, но без лишней спешки, по сторонам не смотрите.

– А если меня кто-нибудь остановит?

– Уже стемнело, а на станции и без того суматоха. Если повезет, нас даже не заметят. Но если что, скажу, что вы – одна из моих медсестер.

Так вот почему Альберт не пришел попрощаться! Я ошибалась, в очередной раз приписав ему подлые намерения: он просто струсил! Должность давала ему огромные полномочия, но, приказав посадить свою любовницу в поезд Геббельса, чтобы она уехала в Берлин вместе со служащими Вольфсшанце, хотя не жила и не работала там, он побоялся лично проводить ее! Поговорив с врачом, я поняла, что Циглер доверил меня ему, включив в состав медперсонала. Что ж, это могло сработать.

Мерзнувший в своей будке часовой, мельком взглянув на меня, велел проходить, и я тут же очутилась в толпе суетящихся гражданских, которые грузили в вагоны разнокалиберные деревянные ящики. Эсэсовцы и солдаты наблюдали за ними, время от времени выкрикивая приказы и сверяя описи. Поезд уже подали, хотя паровоз по-прежнему смотрел в сторону ставки. Свастики на бортах вагонов выглядели глупой мишурой, как это всегда бывает с символикой проигравших. Мне показалось, что колеса вот-вот завертятся: Геббельс уже уехал и поезд теперь подчинялся не ему, а инстинкту самосохранения.

Швайгхофер, так ни разу и не обернувшись ко мне, решительно пробирался вперед.

– Куда нам?

– У вас есть одеяло?

В моем чемодане и вправду лежало несколько теплых свитеров (через пару месяцев я собиралась вернуться за остальным вещами, а заодно убедить свекров уехать со мной в Берлин) и одеяло: его посоветовал взять Альберт. Герта нарезала бутербродов – путешествие обещало быть долгим.

– Да, есть. Слушайте, я не понимаю, как мне без документов доказать, что я медсестра? А вдруг кто спросит? – Он молча шагал вперед, я едва за ним поспевала. – Куда мы идем, доктор? Вагоны уже кончились.

– Только те, что с местами.

Я не понимала этих слов, пока он не подвел меня к товарному вагону в самом хвосте поезда, вдали от мечущихся по перрону людей; Швайгхофер поддержал меня сзади, помогая забраться, потом вскарабкался сам. Не обращая внимания на мое изумленное лицо, он переставил несколько ящиков и освободил для меня место – небольшую нишу за горой баулов:

– Они хоть немного защитят вас от холода.

– Что все это значит?

План так себе: много часов, если не дней, в опечатанном товарном вагоне, в темноте, с риском быть пойманной. Но я по-прежнему была лишь пешкой в руках Циглера.

– Доктор, я не могу здесь остаться!