Деяние XII

Между тем звонил тот неспроста. Референт главы республики рвался сообщить, что его шеф только что скончался от сердечного приступа, вызванного, видимо, резким разговором с главой КГБ. На самом деле он был вызван нищим с ташкентского базара, куда Шараф заехал после аэропорта, чтобы унять нервы. Какой-то оборванец схватил его руку и припал к ней губами, а потом исчез так же быстро, как появился. Шарафу происшествие польстило, а то, что нищий был одним из артельных мастеровых, обладающих секретом «касания оттянутой смерти», он так и не узнал. Ирония этой операции была в том, что явного хозяина республики следовало убрать тайно, чтобы не беспокоить лишне советские власти, а с тайным владыкой надо было расправиться как можно театральнее, чтобы произвести впечатление на неприятеля.

Телефон, наконец, замолк.

– Яман, яман! – заорал Руслан, колотя в дверь.

Запах пота часового сразу стал другим, выдав резкий взрыв паники. Боевые навыки, однако, сказались: парень не ворвался сразу, а приотворил створку, выставив перед собой ствол ПМ. Но при виде бездыханного тела хозяина потерял голову и ввалился в комнату, тут же полетев на пол от подножки. Он умер ещё в полете, когда острие клинка ткнулось ему в шею.

Подобрав и сунув за пазуху пистолет, Руслан быстро и мягко зашагал по коридору. Антидот, данный Ак Дэ, судя по всему, действовал – никаких признаков эйфории от гашиша он не чувствовал. Это было хорошо: Руслана учили работать и под дурью, но без неё всё пройдет гораздо легче.

За углом нос к носу столкнулся с несущим блюдо фруктов слугой. Вернее, Руслан заранее знал, что тот сейчас возникнет перед ним, и был готов. А слуга так и не увидел его, зачарованный посланным Русланом зарядом морока. Он даже крикнуть не успел, лишь уловил ослепительную вспышку прямо перед лицом и повалился, истекая кровью из аккуратно перерезанного горла. Руслан у самого пола подхватил блюдо и осторожно поставил его рядом с дергающимся телом. Один из самых румяных персиков прихватил с собой.

Из-за дверей караулки раздавались возбужденные мужские голоса:

– Шаши-панч! Ду-се! Як-чор!

Охранники играли в нарды, а с ними и тот, который должен был охранять вход. Играли азартно, что не пошло им на пользу: за криками и гоготом не увидели возникшего на пороге худощавого бледного юношу с пистолетом. Да, честно говоря, и не смогли бы увидеть… Словно ниоткуда грянуло четыре выстрела, через секунду – ещё четыре контрольных. Руслан уронил пустой пистолет на пол. Путь был свободен.

Нет, ещё не совсем. Осознав опасность, тут же выхватил клинок, не прерывая движения, резко и глубоко ткнул назад. Тот вошел в упругую плоть, и на плечи юноши тяжело осел ещё один, не учтённый им, мюрид. Плохо, считать надо лучше. И чувствовать противника задолго до того, как он приблизится… Стряхнув мёртвого парня, который, похоже, был самым опытным из всех охранников покойного бая, да вот дал маху, посчитав, что легко справится с хромым щенком, Руслан аккуратно извлек клинок и скользнул к выходу.

Со стороны глядя, он шел неторопливо, даже лениво, однако на самом деле очень быстро двигался в зыбком мареве полуденного зноя и по узким тенистым улицам, скользя вдоль обшарпанных стен. Прохожие, кидавшие на него мимолетный взгляд, ни за что не смогли бы его потом вспомнить – уроки Мастера. Его путь лежал в один из новых микрорайонов, где стоял четырехэтажный панельный дом с огромными лоджиями. Здесь, в просторной однушке, жила Айгуль – тридцатилетняя бортпроводница местного авиапредприятия. Он заприметил её ещё в полете из Ташкента и дождался на площади, бутафоря под растерянного молодого человека, не знающего, куда податься в незнакомом городе. Для неё он навсегда остался эстонцем, студентом-культурологом из Тартуского университета. Говоря эти слова, которые она совершенно не понимала, он вспоминал седую львиную гриву тамошнего профессора, который прочитал в Обители несколько лекций. Руслан тогда подумал, что рано или поздно будет учиться у него. Он часто позволял себе такие спонтанные мечты, их очевидная неосуществимость доставляла ему горькое наслаждение…

Айгуль усвоила лишь то, что мальчик прилетел на практику, а потому должен ходить по чайханам и слушать вопли бродячих рассказчиков-маарифов. И каждое утро он уходил, имея в дипломате не диктофон и блокноты, как она думала, а нищенскую рванину, в которую переодевался в укромном месте ближнего парка, доставал из тайника потёртую клюку, накладывал лёгкий грим и хромал на пьян-базар. Вечером всё проделывал в обратном порядке и фланировал к Айгуль, неся с собой, обычно, дыню и бутылку хорошего вина. А ночи принадлежали им двоим.

Его умиляли её шелковые штанишки и пестрый национальный халат, которые она носила в городе. Находил, что всё это идет ей гораздо больше аэрофлотской формы.

Она была только наполовину узбечкой – её отец переехал в Андижан из Душанбе и женился на местной. Говорила забавные фразы: «когда у меня началось не спать» и «концовка вина», и, кажется, стала за эту неделю счастлива. А он был доволен, что нашёл надежную крышу.