Деяние XII

Единица хранения N 171-1945

Секретно, выдается артельщикам не ниже V ранга.

Тайное дополнение к духовной грамоте великого князя Александра Ярославовича.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Я грешный, ничтожный раб Божий Александр, идя к Великому Хану в Сарай, никем не принуждаем, в здравом своём уме, в полном здоровье, написал духовную грамоту, в которой разделил наследство среди сынов своих. К ней же пишу тайное дополнение. На случай, если Бог что решит о моей жизни, даю завещание отцу моему духовному владыке Кириллу известить младшего сына моего Даниила, когда войдет он в возраст, о месте, где сокрыта известная вещь. И дабы хранил её сын мой, не касаясь, в том же месте столько, сколько Богу будет угодно. Касаемо же остального тайного, завещаю отцу моему духовному объявить ему на словах.

СССР, Ленинград, 16 февраля 1984

Санёк был никто. Ну, почти никто. Что за работа такая, на фиг, — доставщик телеграмм? В стране Советов любой труд, конечно, почетен, но… Напарницами Санька были две пенсионерки да одна студенточка на полставки — непременный персонаж его сновидений, с которой наяву он ни разу не решился поговорить не по работе. Для него же, Санька, эта работа была основной. Потому что инвалид детства по психике и раз в год его обязательно увозят на Пряжку — до очередной ремиссии, которая даст ему возможность опять разносить телеграммы, получая за это 80 рублей в месяц.

Но Санёк на жизнь не жаловался. Ему нравилось ходить по своему участку — старинным кварталам, в которых он прожил всю жизнь, стучаться в незнакомые квартиры, важно ждать, пока клиент распишется на бланке доставки, а потом со значением протягивать телеграмму. В тайне любил даже разносить "смертные" — то, что его напарницы терпеть не могли. Но ему нравилось, скорбно потупившись, глядеть на горе людей, которые только что узнали, что потеряли близких. Это делало его причастным к чужой жизни, к важным вещам — как раз этого в его жизни и не доставало.

Ещё ему нравилось дежурить в отделении ночью, в компании с телеграфисткой. Молоденькие девочки, конечно, оставаться с ним боялись, и в его смену всегда сидела угрюмая здоровенная бабища. Если с телетайпа лезли полоски с кодом синей "молнии", а то и красной "правительственной", он должен был аккуратно наклеить их на соответствующий бланк и тут же доставить по адресу. И ему нравилось нестись по пустынным ночным улицам, звонить в двери незнакомых квартир, чтобы всучить весть о награждении какого-нибудь Ивана Ивановича за что-нибудь значительное, или вовсе уж непонятный, "неегоума", текст.

Эта телеграмма явно была из второй категории, да ещё из-за границы. Санёк знал, что копия её уже пошла в Большой дом, где с ней что-то будут делать. Но его это не касалось, его работой было доставить её, несмотря на пятый час утра, по указанному адресу. Ибо это была "молния".

"Молния" из Бейрута. Бейрут — это Ливан. Санёк знал, потому что в его коммунальной комнатушке стоял купленный ещё его покойными родителями черно-белый "Рекорд", и, включая в свободный вечер программу "Время", он часто слышал, как диктор скорбно возглашал: "Бейрут. В Ливане продолжаются…" Дальше Санёк не слушал, потому что "продолжались" всякие нехорошие вещи, от которых он расстраивался.

Но в телеграмме об этих вещах ничего не было, да и вообще было непонятно о чём. Нет, по отдельности он все эти слова знал, но вместе они его озадачивали: "друзья нацелились на деда тчк реагируй быстро тчк лиса".

Санёк пожал плечами: "Неегоумадело". Он уже почти дошёл до дома адресата — в том же квартале у метро, что и дом Санька. Но если Санёк жил в огромной коммуналке с одним туалетом и длиннейшим коридором, в который выходили обшарпанные двери комнат, населённых прибитыми жизнью и отравленными плохой водкой людьми, то здесь явно преобладали отдельные квартиры.

Так оно и было. Поднявшись на третий этаж, он настойчиво (при исполнении!) позвонил в обитую дорогим дерматином огромную дверь. Звонок отозвался мелодической трелью. "Вам телеграмма!" Дверь тут же открылась.

Глаза человека под модными очками в тоненькой оправе с дужкой совсем не были заспанными, хотя сам он был в роскошном халате. За спиной его в полутемной прихожей Санёк смутно различил старинную мебель и картины на стенах.