— Как два диска йо-йо, — голос прозвучал во тьме потусторонне жутко.
Руслан вздрогнул и включил фонарь. В руках Кимбела была его игрушка.
— Посмотри. Они совершенно одинаковы и расстояние между ними ничтожно. Но они никогда не соприкоснутся. Разве что если йоха сломается.
Руслан несколько секунд глядел на поблёскивающие стальные диски, потом перевёл глаза на собеседника.
— Кто ты, Кимбел? — тихо спросил он.
Сахиб тихо рассмеялся, и смеялся долго, Руслан даже стал подозревать, что тот сошёл с ума. Но звуки смеха постепенно стали переходить в слова, а слова — в песню.
В голосе слышались медитативные металлические нотки, напоминающие звуки варганчика. Монотонная песня несла вдаль, как затягивающаяся под колеса автомобиля змея шоссе.
Песня достигла максимума своей колдовской силы и прервалась. Руслан был потрясён. Он узнал этот голос, но не мог поверить. Это было просто невозможно.
— Ты!
Кимбел опять рассмеялся.
— Прости, друг, захотелось тебя удивить. Да, я был им. Но я не тот, про кого ты читал. Он был одной из моих масок. И вообще "Пинк Флойд" круче…
Руслан всё никак не мог отойти. Узнать, что рядом с ним — покойная звезда заграничного рока, чьи песни с замиранием сердца слушал в скверных записях, пытаясь проникнуть в их смысл, было слишком сильно. Но Руслан давно уже перестал быть простым советским пареньком. И просто принял открытие к сведению.
— Так кто же ты тогда? — вновь спросил он.
— Да Петя же Пёрышкин! — со смехом отвечал Кимбел. — Русь, пойми, я за жизнь носил столько личин, что мне самому трудно разобраться, какая из них моё настоящее лицо. Но Петя мне нравится.
Он задумался и рассеянно сунул руку в карман, вытаскивая табак и бумагу. Посмотрел на них, потом на Руслана.
— Слушай, какая разница, когда мы задохнёмся… Курить очень хочется.
— Давай. Может, хоть говном меньше нести будет, — Руслан достал свои БТ.
Никотин затянул их мозги приятной пеленой. Первым заговорил Кимбел.
— Я изучал твоё досье. Хотя там нечего было изучать. Но я хотел понять, почему именно ты. Все остальные Отроки были выдающимися. Или известными. Или знатными. А ты?
— Откуда я знаю! Да и не все. Чингис был рабом.
— Его отец был почти ханом. Но я не об этом. Ты, может быть, тоже станешь генеральным секретарём КПСС.
— Это вряд ли, — усмехнулся Руслан.
Кимбел кивнул.
— Или не станешь. Ты гляди: жил себе, учился, знать не знал ни о какой Игре, Артели, Клабе… И тут вытаскивают тебя, ничего не понимающего, и бросают, как щенка, барахтаться в воду…
— Убивают отца… — тихо проговорил Руслан.
Рука его потянулась к пистолету, с которым он не расставался. Кимбел не дрогнул, но весь подобрался.
— Ты бы на моём месте сделал то же самое, — проговорил он.
Руслан с удивлением понял, что не хочет смерти человека, который — до него только сейчас дошло — отдал приказ убить его отца. Слишком много трупов было на его пути. Он, конечно, убьёт Сахиба, не задумываясь, но только если это будет необходимо, а не ради мести, как Рудика.
— Может быть, — ответил он. Рука опустилась.
— Я понимаю, почему ты согласился идти в Игру, — осторожно продолжил Кимбел. — В школе душно. А у вас, в Союзе, так вообще… Ты хотел подвигов, приключений, яркой жизни… Я знаю, сам был таким. И меня тоже заманили в Игру.
— Говорят, тебе очень много лет… — в голосе Руслана угадывались вопросительные интонации.
— Да, много, — медленно ответил Кимбел. — Много. Но я всё помню, словно это было вчера. Индия, странствия, учитель… Я был тогда счастлив. Как, наверное, и ты в начале.
— В психушке — не очень, — заметил Руслан.
— Ну, тебя из неё вытащили артистически. Даже я на какое-то время поверил в твою смерть. Не в этом дело. Из нас — и из меня тоже — слишком рано сделали взрослых. Ты вот хотел быть взрослым?
Руслан пожал плечами.
— Ты не мог этого хотеть, — убеждённо продолжил Кибел. — Нельзя отнимать детство. Я знал это, когда ещё не умел формулировать мысли. Но знал! И остался ребёнком! Я никогда не вырасту, Руслан, ты понимаешь?! У меня в руках всё, чего может пожелать взрослый, но я — ре-бё-нок!
Он вскочил и счастливо засмеялся. В мрачной душной пещере это прозвучало зловеще.
— Пусть они сами живут в своём поганом мире и оставят меня в покое! Взрослые, большие, сильные, умные… Проклятые педрилы!
Лицо его исказилось от ярости.
— Я командую ими, как хочу, а сам не подчиняюсь их дурацким правилам. Потому что я дитя. Оставьте деточку в покое!
Слова песни полились из него, словно прорвался нарыв.